Чай

[-Marigold-]

Первый глоток чая – увлажняет губы, второй – заставляет забыть одиночество, третий – исследует внутренность, четвёртый – отодвигает горе, после пятого – готов поспорить с батыром.
Казахская пословица

«9 сентября. 2:45 по московскому времени. Сборка завершена, воспоминания загружены на жесткий диск, за минуту сердечная мышца бесперебойно перекачивает ровно 5 литров крови, репродуктивная система в норме, импульсы, исходящие от нервных окончаний, распознаются теменной долей. Тестовый экземпляр «пробуждается», но через тридцать минут исправной работы отключается. Рассматриваем варианты органического топлива и исправления возникшей проблемы функционирования».

Галина ревет на кухне два часа без остановки. Огромные слезы катятся по ее щекам, оставляя не пересыхающие мокрые дорожки, и, собираясь в одну гигантскую каплю под носом, с всплеском падают в чашку остывшего чая. «Ну, хватит, ну, перестань, прошу тебя, не конец света же, в конце концов! – пытается утешать ее рыжеволосая и обычно веселая соседка по квартире Анна, но всё безуспешно. – Скоро выплачешь все водные ресурсы организма и упадешь замертво сморщенной старухой!»
«Ну и пусть!» – подвывает Галина, но отхлебывает из чашки. Чай немного солоноват.
Галину утром сократили на работе, а после обеда бросил парень. И на работу, и на парня Галина потратила два года своей жизни, отличных два года, надо сказать. Теперь ей 27, она никому не нужный узкопрофессиональный специалист, которого со всеми навыками и знаниями не сможет позволить себе ни одна здравомыслящая московская компания. Да еще и старая дева. Кому она нужна, в таком-то возрасте?! Все её одноклассницы уже детей нянчат! Жалость к себе накрывает с головой, как цунами. В горле – горький ком, от которого ни вдохнуть, не выдохнуть. «Покурим?» – спрашивает Галина и, не вставая с табуретки, дотягивается до окна, дергает крашеную железную ручку, наполняя кухню гудением вечерних пробок и едва ощутимым запахом цветущей под окнами черёмухи. Май в этом году выдался холодным и препаршивым, худший май не её памяти, честное слово. «Знал бы твой отец, в какой паровоз ты превратилась…» – вздыхает Анна и щелкает зажигалкой. «Даже не смей!» – Галина смотрит на нее сосредоточенно и грозно и, не отрывая взгляда, вытирает рукавом нос.

«21 сентября. Полнолуние. 5:05 по московскому времени. Путем продолжительных экспериментов мы нашли необходимое биотопливо. Для функционирования тестовому экземпляру в течение первых тридцати минут после активации необходимо орально получить от 250 до 350 мл крепкого чая, танины и полифенолы запускают стартовый механизм, и биоорганизм из «автопилотного» переходит в активный режим. Попытки увеличить интервал, в который необходимо принять биотопливо, успехом не увенчались. Закодировали в матрицу обязательный прием чая сразу после пробуждения, поставили приоритет чая по отношению к другим напиткам. Продолжаем исследовать реакции тестового экземпляра».

Следующие несколько недель Галина проводит на антидепрессантах и шоколаде. Беда еще в том, что большую часть накопленных денег прямо накануне сокращения она потратила на покупку новенькой машины – насыщенно-зеленого «жука», малогабаритного и малолитражного, о котором мечтала еще со школы. Так что машина у нее теперь есть, а денег на еду нет. Замечательно! Но и отцу говорить ничего не хочется – всё-таки она уже большая девочка и со всеми своими проблемами должна научиться справляться самостоятельно. Не всегда же шиковать, иногда можно и пояс потуже затянуть, сократить походы в кино, например, отказаться от творожных сырков за пятьдесят рублей.
«Поехали со мной на Байкал на летнее солнцестояние! – предлагает как-то утром Анна, кидая в чашку пакетик «черного крупнолистового», идущего в магазине по акции за 20 рублей. – Кинем в багажник твоего замечательного «жука» спальники и термос, остатки денег потратим на бензин, а там будем помогать местному населению за еду, гадать и петь за мелочь. Нам разве много надо? Поехали, Галь, будет весело, обещаю. Всё равно летом работы не найдешь. Вернемся к августу, отдохнувшие, загорелые, и всё у нас с тобой, подруга, будет хорошо!»
Идея неплоха, но Галине не хочется. Ей вообще ничего не хочется. Лежать бы целыми днями в кровати, пить кофе, курить, смотреть боевики и сопливые мелодрамы, отключив телефон и задернув шторы. Всё лето напролет.
«Кто за тобой будет приглядывать всё это время, пока меня не будет? – наседает Анна и отбирает последнюю сигарету. – Отцу хоть позвони. Родной, как-никак, имеет право знать, что ты в тоске. А лучше – сходи в бар, может, мальчика какого склеишь, а может, кассиром устроишься, м? Всё легче будет»
«Я тебя покусаю!»

«31 декабря. 14:58 по московскому времени. Тестовый образец работает идеально, реакции в норме, способен логически мыслить, свободно говорить на четырех языках, принимать самостоятельные решения, тело функционирует на 100% эквивалентно человеческому, регенерация тканей ускорена в два раза, иммунная система работает безотказно. При восьмичасовом анабиозе (не менее 2 раз в неделю) все системы организма обновляются, сбоев в работе не обнаружено. Делает выводы, опираясь на заложенные воспоминания. Демонстрирует эмоциональные отклики на предъявляемые раздражители. По нашему мнению, тестовый образец готов к выведению из лаборатории. Активную стадию проекта объявляю закрытой. Начинаем удаленное пассивное наблюдение. А так как в Петропавловске-Камчатском полночь, тестовый образец отправляется на кухню на готовку оливье. Ура, господа, мы это сделали! Всем спасибо! Конец записи»

Анна уехала одна, автостопом. В Москве пыльно и душно. Интернет отключили, денег не осталось. Галина почти ничего не ест, пьет дешевое вино или жидкую бурду, получающуюся при заварке чайных пакетиков за 20 рублей, занимается сексом с незнакомцами, не оставляя им номера телефона, а по ночам гоняет на «жуке» по полупустым спальным районам на огромной скорости. И почти совсем не спит. Галина чувствует, что умирает, но ничего не может с собой поделать.
Однажды она просыпается на кухонном полу, в окружении грязной посуды и сигаретных бычков, из открытого нараспашку окна по лицу хлещет дождь. Галина не помнит, что было вчера, всё её тело пронизывает боль. Пытается подняться, доползти хотя бы до кровати, но не может пошевелить даже пальцем. Она лежит под дождем на кухонном кафельном полу и не может ни закричать, ни расплакаться. Только беспомощно закрывает и открывает глаза. Через полчаса, как мелодия с зажеванной пленки в старом магнитофоне, в её мозгу начинает крутиться одно только слово – «папа», раз за разом на повторе, с одинаковой скоростью, с одинаковой интонацией. Как неслышимый вой аварийной сирены.
Через три часа он выламывает дверь и вбегает в квартиру. Высокий коренастый мужчина с сединой на висках и в промокшем элегантном костюме. Галина видит, как по грязному половику к ней стремительно приближаются его начищенные ботинки. Он садится рядом с ней на корточки, берет её лицо в свои ладони, но она не чувствует аромата его одеколона, не чувствует тепла его рук. «Ты меня слышишь?!» – спрашивают его большие, всегда чуть улыбающиеся губы. Она не слышит звука его голоса, но он всегда всё произносит очень четко, понять не составляет труда. Она медленно моргает. Он вздыхает очень тяжело, перекладывает одну ладонь ей на затылок, второй уводит подбородок к плечу. Галина слышит хруст и скрежет внутри своей шеи, внутри своего тела. Начинает дышать. Начинает различать звуки. Отец укладывает её на бок, достает лэптоп и что-то быстро печатает. Стирает и набирает снова. Коротко выругивается. «Что там, Айзек?» – доносится из динамика. «Функционирует. Сломала шею. Многие системы дали сбой. Будем чинить. Но самое паршивое знаешь что?» «Что?» «Невозможно отключить сознание и запись памяти» «И что?» «А то, что даже если… когда мы её починим, она будет всё помнить. И этот разговор, и лабораторию, и процесс работы над оболочкой. Понимаешь, всё. Это, естественно, приведет к необратимым последствиям самоидентификации. Всё, отбой, остальное в лаборатории. Подготовь необходимые инструменты. И направь в квартиру ребят из отдела уборки».

К первому июля команда завершила работу по починке тестового образца Г-03.
Когда отец вошел в комнату, оборудованную под больничную палату, Галина посмотрела на него исподлобья и продолжила читать роман. До конца ей оставалась всего пара глав.
«Всё ещё не хочешь меня видеть?»
Она безразлично передернула плечами.
«Поговори со мной. Что не так? Теперь ты знаешь, что ты не такая, как все. Но разве это плохо? – он сел на край кровати, прикоснулся к ее ноге. – Ты чувствуешь одиночество?»
«Я чувствую предательство! – Галина с яростью отбросила книгу, чуть не разбив зеркало на прикроватной тумбочке. – Папочка захотел поиграть в куклы! Нет! Папочка захотел поиграть в Бога! Сколько еще ты создал таких же механических игрушек, как я? Пять? Пятьдесят? А может, вся Москва – биороботы, город машин? А что, иронично, мне нравится!»
Айзек видел, как пульсируют вены у неё на шее, как кровь приливает к ушам и щекам, делая их горячими и пунцовыми, как белеют костяшки пальцев, как расширяются зрачки. Конечно, он был обеспокоен и взволнован не меньше чем она. Но … как же она прекрасна! А главное – все эти эмоции, все эти гнев, негодование, страх – настоящие, не смоделированные, не вложенные в ее эмоциональный код. Но самостоятельно созданные её биологической оболочкой. Невероятно.
«Но знаешь, что бесит меня сильнее всего? Давай, считай это со своего лэптопа! О чем я думаю, а?!»
«Галин, я не знаю, правда. Мы с ребятами смогли создать твое тело, подключить разум, запустить сердце гонять кровь. Я могу посмотреть, как работают твои органы. Могу увидеть, какие эмоции ты испытываешь, потому что твое тело отправляет в мозг соответствующие импульсы. Но я не знаю, о чем ты думаешь, чего хочешь, что тебе снится. Хотя и хотел бы. Что бы ты обо мне ни думала, но я и вправду считаю тебя своей дочерью. И вправду люблю тебя»
«Чушь! Хотя, знаешь что, если действительно любишь меня, скажи, честно-пречестно, сколько мне лет. Нет, не по паспорту, который твоя команда мне нарисовала вместе со свидетельством о рождении. На самом деле – сколько лет я действительно прожила?»
«Два с половиной года»
Галина захлебывается воздухом.
«И это ты называешь любовью, да?! Всё это время ты обманывал меня, ты подменил мою личность, ты!..»
«Не подменил, а создал, – Айзек достал термос с едва теплым чаем, стал медленно отвинчивать крышку. – Послушай, какая разница, родилась ты из утробы женщины или на рабочем столе мужчины? Ты – это ты. Уникальный организм. Самостоятельная личность»
«Да, но только зачем было «убивать» мою несуществующую мать, а вместе с ней и бабушек с дедушками, давать мне безответную влюбленность в тринадцать, издевательства мальчишек в школе, разбитые и гноящиеся коленки от падения с велосипеда, зачем эти алкогольные опьянения до рвоты в летних лагерях, ссоры с однокурсниками и профессорами, поцелуи за гаражами, выпрашивание денег на книги, вместо которых я, якобы, купила мини-юбку, усталость на работе, литературные вечера, катание на лыжах каждую зиму в подмосковном лесу, дни рождения с бантами и Вацлавским тортом?! Ты его сам-то вообще пробовал?! Один гадкий жирный крем и пристающая к зубам карамель!»
И тут Галина расплакалась, горько и беззащитно, размазывая горячие обидные слезы по щекам тыльной стороной ладоней. Айзек пододвинулся ближе, поставил на тумбочку термос и обнял девушку за плечи, прижал к себе. Он гладил её трясущуюся спину, на которой, как лента гор, проступали позвонки, целовал в пушистую душистую макушку и молчал, давая ей время выплакаться и успокоиться. Когда первая, яркая волна эмоций откатила, Айзек заглянул Галине в глаза и тихо сказал: «Люди не могут без воспоминаний – ведь они формируют нашу личность, со всеми её комплексами и стремлениями. Я смоделировал для тебя воспоминания моей матери, которая умерла от рака груди за пять лет до твоего рождения. Её молодость выпала на пятидесятые, твоя – на двухтысячные, так что пришлось кое-что поменять: прогресс и нормы социума не стоят на месте. Ты не похожа на неё, ни внешне, ни характером. Но все эти воспоминания, все эти эмоции – не обман, не выдумка, они настоящие. И мне действительно жаль, что мы пока не можем создать в лабораторных условиях младенца, который мог бы расти и развиваться как человеческий. Нет, Галина, я не Бог. Я всего лишь ученый-мечтатель, не способный к биологическому продолжению собственного рода. Поэтому я и создал тебя. Ты не кукла. Ты девочка, которая сразу родилась взрослой, которая, чтобы жить, должна пить чай и которая никогда не постареет. А сейчас, когда мы всё прояснили, у меня к тебе предложение. Завтра вечером я должен улететь в командировку в Шри-Ланку. Почти на месяц. Полетели со мной. Увидишь джунгли и Адамов мост, научишься собирать чайный лист и кататься на слонах. Что скажешь? За последние два с половиной года мы мало общались. Может, пришло время наверстать упущенное?»
Галина закусила нижнюю губу, несколько раз перевела взгляд с белого одеяла на лицо отца и обратно, а потом кивнула. Кивнула и улыбнулась самым уголком губ.

Девять часов в небе, и восточное побережье острова золотого песка и неуклюжих угловатых скал, белых от влажных туманов, зеленых от диких тропических лесов, встретило их зноем и пахнущим йодом ветром. Первым делом людей с большой земли напоили крепким чаем, рубиновым на цвет и табачным на вкус, ужасно горячим, чтобы приблизить температуру внутри тела к температуре вне его. Галина глазела по сторонам и не могла усидеть на месте: всё трогала, нюхала, рассматривала. Отец вложил в ее голову воспоминания о турах в Чехию и Турцию, в Финляндию и по всему Золотому Кольцу России, музеи и парки, информацию экскурсоводов, а также общее ощущение, что поездки были хорошими и интересными. Но настоящие эмоции команда отца прописать была бессильна. Ни одна высокая технология не в состоянии передать в мозг импульс восторженного трепета при звуках шума океана, бескрайнего, могущественного, прекрасного в своей первобытной необузданности. А еще это чувство невесомости в солнечном сплетении, жуткое и щекотное, будто летишь в ускоряющемся лифте. А еще эту смесь запахов свежезаваренного чая, шафрана и тлеющих благовоний, перезвон ловца ветра, ананасовую кислинку на языке и бессознательную уверенность, что и через двадцать лет почувствуй даже неполную комбинацию этих компонентов, как сразу перенесешься в этот день, но не вспомнишь его, а прочувствуешь – долю секунды, сладкий восторженный вдох между двумя ударами сердца. Но Боги, Боги мои, разве может быть что-то ценнее этого?!
Айзек не говорил дочери, с кем встречается и что обсуждает, а она не спрашивала. По утрам машина с мягкими креслами и мощным кондиционером забирала их и отвозила на фермы и фабрики, отца жарко приветствовали и уводили под локоть, а Галину обступали женщины в ярких сари, надевали ей на голову платок и вели знакомить с местной жизнью, бедной, тяжелой, но удивительной, такой непохожей на жизнь московского офисного работника. «Разве у вас нет чаеуборочной техники, специальных машин?» – спросила как-то Галина старшую из женщин на чайной плантации и сама же укусила себя за губу. Кажется, слово «машина» навсегда останется для нее триггером. «У нас – нет, на другой ферме закупили, но толку мало. Только внимательные женские руки способны отделить сочный молодой побег. Чем больше старых чайных листов, тем ниже качество чая. А мы хотим быть лучшими. Лучшими не только в Цейлоне, но и во всём мире!» Ближе к обеду женщины приносили хопперс – хрустящие лепешки с мягкой сердцевиной, курицу с пряностями и рис в высокую беседку на холме, разливали по пиалам чай и приглашали к столу. После продолжительной работы на свежем воздухе даже жгучую подливку из перца чили и лимона хотелось вылизать до последней капли, а потом под всеобщий смех махать на высунутый язык руками. Работницы говорили, она лучшая белокожая женщина из всех, что им доводилось видеть, и рисовали на ее руках хной узоры защиты и доброй удачи.
К концу второй недели машина отвезла их с отцом на ферму слонов. Первое, что удивило Галину, – отсутствие запаха. Даже в конюшнях бывает не продохнуть, а здесь целые гигантские слоны, и такая чистота! «У слона с погонщиком своя история дружбы, – доверительным тоном поведал Галине загорелый юноша с золотой серьгой в ухе и пиратской повязкой на голове, помогая девушке усесться слону на холку, там, где теплая мощная спина плавно переходит в морщинистую голову, покрытую мохнатой трогательной щетиной. – Погонщик со слоном – друзья навек. Слоны живут примерно 60 лет, чуть меньше чем люди. Мне дали моего слона, когда мне было семь. Я научил его играть на губной гармошке и пускать хоботом фонтаны воды. Ты ведь знаешь, что в дикой природе слоны не плюются, это всё развлечение для туристов. Так что я взрослею вместе со своим слоном. Если мой слон умрет раньше меня, другого я уже не возьму. Как и в случае моей преждевременной кончины у слона не будет другого погонщика. Это как узы брака, только намного крепче»
В последний день их пребывания на Шри-Ланке, когда послеполуденное мягкое солнце снова позволило идти купаться и нежиться в тени длинноногих пальм, Айзек прихватил в баре два пол-литровых чая с ромом и льдом и угнездился на соседнем полотенце, изображавшем полуголого Тони Старка. Галина блаженно приоткрыла один глаз и посмотрела на отца, держа ладонь козырьком. Тот улыбнулся и протянул ей кружку.
«Ты как?»
«Как в раю…»
«Уже решила, что будешь делать по возвращении?»
«Пока об этом не думала. Раньше я так много думала, так часто стремилась всё распланировать, но на самом деле, я поняла, самое ценное – это позволить вещам просто случаться с тобой, получать удовольствие от всего, что ты ощущаешь».
«Больше на меня не сердишься?»
«Нет. Ты подарил мне жизнь. Позволил увидеть этот мир, попробовать его на вкус, повзаимодействовать с ним, может, даже немного его изменить. Когда я узнала, что я не человек, то очень расстроилась и очень испугалась. Потому что мне показалось, что моя жизнь ничего не стоит, это всего лишь дурацкий эксперимент, который можно прервать в любой момент, переписать мою память, дать новую личность, и я буду думать, что прожила 40 лет, а на самом деле – 4 минуты. И все мои предыдущие чувства и желания просто испарятся, как роса»
«Самое забавное, что я точно знаю, что человек, но не раз испытывал те же самые опасения. Ради чего все мы здесь? Ради подтверждения или опровержения какой-то безумной божественной теории? И что бы я ни делал, какую жизнь ни вёл, в любой момент я могу умереть, быть перемещенным в новое тело беспомощного несмышленого младенца, без возможности вспомнить всех тех, кого так страстно любил в прежней жизни, без своих навыков и идей. Что останется от меня прежнего? Только душа, импульс, бегущий от нервных окончаний к нейронам мозга. Но буду ли я всё еще самим собой? Наверное, поэтому я и создал тебя – человека, способного хранить на внутреннем жестком диске воспоминания, ощущения, планы, мечты – всё то, что делает тебя по-настоящему живой. И если что-то вдруг не дай бог случится с твоей биологической оболочкой, мы сможем помочь тебе и в новом теле сохранить свою личность»
«Самое главное – чтобы я всё ещё чувствовала этот мир и себя внутри него так, как я чувствую это сейчас»
«А это, моя дорогая девочка, зависит только от тебя. В некотором смысле, это и есть та самая свобода воли быть тем, кто ты есть, над которой никто кроме тебя самого не властен. Если человек не испытывает чувств, не совершает ошибок – он гораздо большая машина, чем собранный в сарае трактор. Если же существо сгенерировано механически, но любит, страдает, фантазирует, чувствует, оно и есть человек. Ведь главное – не то, что ты по форме, а то, что ты по содержанию. Согласна?»
«Да, – Галина улыбнулась, отпила из кружки и, прищурившись, посмотрела на волнительно-голубую ленту горизонта. – Ты можешь быть кустом ройбуша, но окажешься гораздо большим чаем, чем черный пакетированный за 20 рублей. Слушай, пап, а можно по возвращении в Москву я буду работать в лаборатории, с тобой?»

@темы: Винная и Невинная карты

Comments

[Vealda]

хочу обнять и Галину, и автора

[-Marigold-]

надеюсь, мне хватит мужества всегда писать сказки с хорошим концом (хороший конец в моем извращенном сознании тоже может быть весьма специфическим, но всё же, всё же)

[Vealda]

-Marigold-,