Вода - первоэлемент; химическое неорганическое соединение,
которое при нормальных условиях представляет собой прозрачную жидкость,
не имеющую цвета, запаха и вкуса.
– Человек должен выпивать не меньше двух литров воды в день. Обычной чистой воды, – говорит он. – Встаешь рано утром, выпиваешь стакан еле-теплой кипяченой воды и идешь уже по своим делам: зарядку там всякую делать, умываться, ну ты меня поняла. И так каждое утро каждого дня своей жизни. Это я тебе как врач говорю.
– Врач! – смеюсь я. – Ты же ветеринар. Добрый доктор Айболит!
– Сути дела это не меняет. А если не можешь соблюдать первостепенное, элементарное правило, так и скажи: «Слаба духом, каюсь!», посыпь голову пеплом (на худой конец – песком) и больше не приставай ко мне со своими дурацкими вопросами.
– Дурацкими? – не могу угомониться я. Мы сидим на пляже, зарывшись по самые коленки в песок, едим чуть теплую, невероятно сладкую пахлаву и усердно делаем вид, что знаем друг друга уже очень давно. – Вопрос как дожить до ста лет – один из самых часто задаваемых. Я аналитик, я знаю, о чем говорю. Абсолютное большинство сейчас всё еще хотят быть бессмертными, по возможности неуязвимыми и готовы выкладывать за надежду на это десятки, нет! сотни тысяч рублей. А ты утверждаешь, что панацея – это обычная вода?!
Вместо ответа он запускает пятерню мне в волосы и начинает ласково трепать по макушке, а я, громче пожарной сирены, воплю на всё побережье, чтобы он убрал от моей прически свои грязные липкие руки. Он подскакивает, как ужаленный, и убегает босиком в сторону дома, а я, подхватив наши сланцы, бегу его догонять.
Мы познакомились пять дней назад на базаре: я покупала арбуз и никак не могла определиться, какой лучше, а он вот так запросто подошел, отвесил нескольким арбузам по знатному щелбану и авторитетно заявил: «Вот этот. Надо брать!»
Я приехала на Азовское море буквально на недельку и остановилась у одной милой старушки – бабы Нюры. Она сдавала комнату с балконом на втором этаже своего уютного домика, примостившегося почти у самого моря, кормила завтраками, а по вечерам негромко пела во дворе старые казачьи песни. Лучшего места для отдыха нельзя и пожелать. Спи сколько душе угодно, читай всякие умные книжки в гамаке, раскачиваясь меж могучих ветвей шелковицы, встречай закаты на берегу, пей на полдник сметану из советских граненых стаканов, захочется общения – всегда можно выбраться в клуб на дискотеку или сходить за свежими фруктами на базар. Боже мой, какие здесь фрукты! Даже сейчас, от одних только мыслей, полный рот слюны! Персик – такой большой, что едва помещается в ладони, желто-розовый, мохнатый, как вопьешься зубами, так обе руки по локоть в соке, а вкус – сладкий, кисловатый и чуть вяжущий одновременно. Но больше всё-таки сладкий. Можно приехать на море и ни разу не искупаться. Но нельзя не вкусить местной еды. Это как царство Аида, как глубокий сон: чем больше ты живешь по правилам этого места, тем меньше видишь причин вернуться к своей предыдущей реальности.
читать дальшеКстати о снах. Во вторник мне полночи не спалось – дождь барабанил по железному козырьку крыши и подоконнику, по углам лежали непроглядные, глубокие в синеву тени, и всё думалось о разном, мечталось и страдалось. Заснуть удалось только перед самым рассветом, да и то лишь часа на три. И все эти 180 минут я ползла по пустыне на четвереньках, а рядом со мной на верблюде ехал статный мужчина в расшитых золотыми нитями одеждах, на голове его была чалма, а лицо закрывала плотная ткань, да так, что только глаза и были видны. Голубые, чистые, смеющиеся глаза. В руках у мужчины было два сосуда: один пустой, другой полный, и он играючи переливал ледяную воду из одной ёмкости в другую. Не знаю, с чего я взяла, что вода в жаркой-жаркой пустыне была ледяной, но я была в этом абсолютно уверена. Пить хотелось страшно. Но я, не говоря ни слова, упрямо ползла дальше. «Слушай, дай ей уже воды, а», – сказал своему наезднику верблюд с выражением вселенской скорби на морде, тот лишь хитро сощурил глаза. И в тот же момент весь песок вокруг меня превратился в море, я начала нелепо барахтаться, тонуть. И стоило мне только обрести хоть какое-то равновесие, как мужчина перевернул сосуд, и я вместе с потоками ледяной прозрачной воды стремительно понеслась в темное горлышко пустого кувшина. На этом ужасающем моменте я и проснулась. В окно светило яркое солнце, с кухни доносилось шкварчание и отчетливые запах драников, так что захотелось поскорее вскочить с этих влажных сбитых простыней и со всех ног нестись вниз, начисто забыв о кувшинах, верблюдах и прекрасных голубых глазах.
Сразу после завтрака я сходила на море, а потом отправилась на базар: за виноградом, персиками и первым арбузом. Каждый год стараюсь в августе съездить на юг. У нас, в Москве, еще ничего нет, а здесь прилавки уже ломятся от всякой вкусноты. Но если с персиками и виноградом всё понятно при первом же рассмотрении (а если вдруг не понятно, торговец всегда предложит тебе попробовать ягодку или кусочек фрукта), то арбузы для меня извечное мучение. Длинный сухой хвостик – это хорошо или плохо? Полоски должны быть тонкими или толстыми? Такой звук достаточно гулкий? Когда слева от меня неизвестно откуда появился долговязый мужчина в выцветших светло-голубых джинсах, белой рубашке, ярко-зеленых сланцах и начал со знанием дела простукивать арбузы, меня аж зло взяло. Ишь какой умный нарисовался! Я вообще-то первая подошла. А он сейчас выберет самый вкусный арбуз, и был таков. Но тут мужчина повернулся ко мне всем корпусом и, сияя воистину чеширской улыбкой, ткнул длинным пальцем в небольшой идеально круглый арбуз: «Вот этот. Надо брать!» Я даже немного растерялась. А он смотрит на меня своими голубыми глубокими глазами, густыми ресницами хлопает и улыбается так по-простому, будто знает меня уже лет пять, и отдыхать приехал вместе со мной, и на базар чуть ли не сам за руку притащил. «Ну ладно, – думаю, – надо значит надо. Так, стало быть, и задумано»
Пока он нес арбуз ко мне домой, мы выяснили, что меня зовут Маришка (как ведьму Мнишек), а его Михаил Юрьевич (как Лермонтова), что он из культурной столицы России, не ест мяса, лечит животных, из заграницы был только в Белоруссии и здесь, на Украине, что рисовать он не умеет, но очень любит, поэтому возит с собой во все поездки коробку детской акварели и стандартный набор из 6 кисточек и много еще других таких же малозначительных, но очень важных фактов. Михаил умел к себе расположить: харизму не потеряешь и не пропьешь. Поэтому, когда мы подошли к увитой диким виноградом калитке бабы Нюры, я, даже не задумываясь, предложила:
- Зайдешь? Полосатого зарежем.
Он секунду поколебался, состроил встревоженную рожу и шепотом уточнил:
- А ты меня не похитишь? Если что, для справки, я совершенно бесценен, но выкупать меня некому.
- Нет, не похищу, - чистосердечно заверила его я.
«Жаль», - едва слышно пробормотал он, протискиваясь в приоткрытую калитку.
Так мы и подружились. Мы обошли пешком весь Бердянск, визжали на аттракционах громче пятилеток, объедались мороженым до ангины, устраивали грязевые ванны в густо пахнущих сероводородом мелких лиманах, ловили в предрассветный час бычков и меняли их на базаре на таких же, только вяленных, катались на перегонки на велосипедах по шуршащему седому ковылю, пели с бабой Нюрой советские песни под баян. И по правде сказать, были счастливы.
– Маришка, ты заметила, мы с тобой – совсем как дети. Только что бабочек не ловим и «секретики» в песок не закапываем.
– А хочешь?
Он только улыбается краешком губ. Я наливаю в стаканы холодную воды с веточкой мяты, сажусь на край стола и начинаю болтать ногами.
– Знаешь, – говорю, – я очень рада, что мы познакомились. Я такой счастливой с лагерных лет не была. Когда маленький, всё время ждешь, что повзрослеешь. Потому что тогда можно будет всё: и днем не спать, и суп не есть, и шапку не носить, и комиксы читать, и пиво пить, и домой возвращаться позже десяти, и прочее, прочее. А потом ты взрослеешь и понимаешь, что это совсем не то, что могло бы сделать тебя счастливым. И все свои встречи с важными людьми, дорогие костюмы и зеркальность небоскребов ты, не задумываясь, променял бы на возможность вот так запросто валяться в высокой траве, пить прямо из трехлитровой банки парное молоко, заедая его малиной, и с хохотом носиться за воздушным змеем. Потому что в детстве всё было более реальным и важным, в детстве ты и любил до смерти, и дружил навек, и ревел навзрыд, и хохотал до колик в животе, и по-настоящему чувствовал всё каждой клеткой своего существа. А повзрослев, начисто разучился радоваться мелочам, стал бесчувственным и лживым. И от этого так обидно и так пусто внутри.
Он понимающе кивает, капли мятной воды влажно поблескивают на его губах. И тут я ощущаю предательскую тяжесть внизу живота, судорожно сглатываю, впервые за пять дней осознавая, что он не мальчик, а мужчина, а я не девочка, а женщина, со всеми вытекающими из этого последствиями. И, наверное, все эти пять дней он ждал от меня чего-то, какого-то приглашения.
Я вспоминаю, как мы варили вечером кукурузу на пляже. Мы вырыли в сыром песке большое углубление, обложили его плоскими камушками и долго-долго пытались развести костер при помощи трения, но только набили мозоли, взмокли и проголодались. Поэтому Михаил отправил меня за кукурузой, а сам продолжил возиться с огнем. Я сбегала домой, взяла несколько мохнатых початков, соль, кастрюлю и побежала обратно. К моему возвращению на пляже уже полыхал здоровенный костер.
– Но как?! – удивилась я.
– Терпение и труд всё перетрут, – пафосно продекламировал мой компаньон и, выдержав должную паузу, достал из кармана зажигалку. Так или иначе, огонь был добыт при помощи трения, и мы зачли квест как выполненный.
– Ты знаешь, что кукуруза – фактически единственный продукт, в котором в легкоусвояемой форме содержатся ионы золота? – спросил он, щедро посыпая вареный початок солью. Я округлила глаза и помотала головой. – Ешь давай, полезно очень, – улыбнулся он и протянул мне овощ. Я вцепилась в початок зубами (весь рот наполнился сытным горячим соком) и посмотрела на Михаила снизу вверх. Его голубые глаза сияли.
И сразу же вслед за этим, словно волной, накрыло с головой другое воспоминание. После того, как баба Нюра обыграла нас в пух и прах в подкидного дурака и с глубоким чувством удовлетворения потопала спать, мы незаметно выскользнули из калитки и направились к морю. Нашу часть побережья мы знали до последнего камушки, до самого последнего песчаного замка, поэтому решили взять левее и пошли на Косу. Бердянская коса пленяла меня с самого детства. Это широкая полоска песка, отделяющая Бердянский залив от моря, взрезающая километры морской тверди. На мелководье вода прогревается до восхитительно горячей температуры, твои ноги лишь по свод стопы (максимум – по щиколотку) оказываются в море, и идешь ты, словно пророки древности, практически по воде, как посуху. На юге темнеет гораздо раньше, чем в наших северных широтах, и ночь здесь как черное бархатное покрывало: непроглядная, жаркая, ощутимо давящая на макушку, обволакивающая, абсолютная. Когда мы пришли на Косу, тьма была вокруг – хоть глаз коли.
– Мы море-то найдем? – засмеялся Михаил.
– Смотри! – я вытянула вперед руку, туда, откуда доносился равномерный шелест, и где одна за другой мерцали, накатываясь на берег, голубовато-зеленые волны.
– Что это?
– Никогда не видел? – заулыбалась я. – Это ночесветка, крошечный люминесцирующий зоопланктон. Когда бы ни приезжала на Азовское море, вижу их только в августе. Пойдем скорее! Да не бойся ты, они не кусаются!
Море простиралось бесконечно далеко и, влажно поблескивая, перетекало в небо, словно лента Мебиуса, не имеющая ни начала, ни конца, ни линии стыка. Над нами мерцали такие близкие звезды. Вокруг не было ни машин, ни фонарей – только темнота голубоватое свечение воды, обозначающее тонкую линию, где заканчивается статичная земля и начинается бездна моря. Выходя из дома, мы прихватили по бутылочке минералки, так что теперь сидели у воды и пили воду.
– 80% Земли – это море, – внезапно даже для самой себя сказала я.
– Я никогда раньше об этом не думал, – сказал Михаил. – Человек также на 80% состоит из воды. А морская вода по своему химическому составу практически идентична плазме человеческой крови. Значит мы, как микросистемы, являемся прямым отражением макросистемы!..
– Ты слишком умно и слишком много говоришь. Раздевайся, – сказала я, вылезая из сарафана. В темноте, если что-то и видно, оно выглядит совсем не так, как при свете. В темноте нет теней, а значит, всё не реальное.
Я разбежалась и ворвалась в воду. Мириады ночесветок вокруг меня вспыхнули голубовато-зелеными огоньками. Я превратилась в волшебный морской фонарь, большой, обладающий собственным разумом и душой. А вокруг меня была теплая, плотная вода. Азовское море – самое мелкое море на планете. Но это была теория. А на практике подо мной была бездна и надо мной была бездна, а я зависла где-то посередине, крошечная и беззащитно-нагая. Я могла дышать, но я была в открытом космосе, у меня не было пуповины, но я находилась в утробе, и лишь пятая часть меня составляла физическую оболочку, не позволяющую раствориться в этой бездне, слиться с ней, с каждой ее каплей, стать этой самой бездной, а не просто ее отражением.
Я раскинула руки-ноги звездочкой, запрокинула голову и отдалась в заботливые руки прилива, а светляки-ночесветки обступив всё мое тело, тихонечко фосфоресцировали.
– Знаешь, Миш, – негромко говорю я, отведя глаза. В горле пересохло. – Я вечером уезжаю. Поезд в десять тридцать. Я никогда не умела прощаться, но уехать от тебя вот так, ничего не сказав – было бы чистой воды предательством.
Он ставит пустой стакан на столешницу. Получается немного громче, чем обычно.
– Ты же позволишь мне проводить тебя до вокзала?
Я качаю головой.
– Маришка-Маришка, – вздыхает он. – Как увидел тебя, думал, напьюсь ключевой воды, на год блужданий по пустыне хватит. А сам, не заметив как, горечи морской хлебанул.
– Зря ты так, – я придвигаюсь к нему вплотную и зацепляюсь мизинцем за его мизинец. – Время – оно как вода. Ты его выпил залпом и не осталось ни капли. Но если тебе было вкусно, встань и налей себе еще один стакан. Я уезжаю, и не оставлю тебе ни телефона, ни домашнего адреса. Потому что это бессмысленно. Потому что Марина Владиславовна из Москвы и Маришка из Бердянска – это два совершенно разных человека. Я бы хотела, чтобы ты знал меня именно такой: инфантильной, искренней и счастливой. Видишь, я держу тебя за мизинец, а значит, клятвенно тебе обещаю, что в следующем году во вторую неделю августа ты найдешь меня здесь же, на этом вот самом балконе, болтающую босыми ногами и варварски поедающую арбуз. Возвращайся, снова пойдем на улицу играть.
С полминуты Михаил молча смотрит на меня, внимательно, недоверчиво, затем трясет нашими с ним мизинцами и целует мне ладонь. После этого он выходит с балкона, но почти сразу возвращается и протягивает мне полный стакан кристально-чистой ледяной воды.
– До встречи следующим летом, Маришка.
-
-
25.11.2015 в 21:16-
-
26.11.2015 в 23:20