Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Чем дольше ты не пишешь, тем сложнее тебе начать писать.
про дачуК Крист я еду совсем разболевшейся. Вечером я мою голову и ложусь спать с открытой форточкой, и вот утром уже гнусавлю и вовсю температурю. Но мне так страстно хотелось совершить свой маленький побег, что такое досадное злоключение собственного здоровья едва ли может расстроить мои планы. "Я отлично себя чувствую" - гнусавлю в трубку маме, едва не теряя сознание в метро. Но, как говорится, охота пуще неволи. И единственное, чего я боюсь, - это заразить моё добрейшее семейство Назаровых, доверительно открывающее неблагодарной и неосмотрительной мне свои объятья. Но есть ли, чем заражать? Это ведь всего лишь сквозняк, влетевший в одно ухо и так и не вылетевший в другое. Ведь правда?!
Волшебные таблетки, микстурки и порошки делают свое дело, и вот я уже опробую новый маршрут - прямиком через платформу Трикотажную, мимо храма и суетливых бабулек с тележками, на утренней грохочущей электричке до конечной. За окном мелькают леса, поля и верстовые столбы, торговцы продают мороженое, рабочие отпускают сальные взгляды, а я, ничего и никого вокруг не замечая, взахлеб читаю "Библиотечную полицию" Кинга, затаивая дыхание от липкого, жгучего предвкушения чего-то ужасного и вместе с тем восхитительного. Как в детстве.
На даче мы ходим за грибами и ягодами, мало говорим, но много улыбаемся, Крист делает всякие тренинги по саморазвитию, а я засекаю для нее время и бездумно смотрю в белесое полупрозрачное июньское небо. Мне спокойно и хорошо.
Когда мы засыпаем с ней на садовых качелях, лежа валетом и кутаясь по самый нос в плед, мне урывками снятся голуби на Вацлавской площади, густая зеленая трава выше меня ростом и сцена, которую мне выпадет шанс пережить лишь месяц спустя: посиделки в компании трех удивительных людей, один из которых придирчиво нюхает винную пробку, а остальные от души смеются, а за спинами - полки, забитые причудливой формы банками с соленьями и компотами разнообразной окраски. И на закате, опуская босые ноги в траву, я чувствую себя по-настоящему отдохнувшей.
Мы заглатываем 4 сезон Волчанки, и мне так сладко смотреть на мучающуюся от догадок и озарений Крист, что даже не хочется давать ей ложных зацепок - и без меня хорошо справляется
А потом она ставит мне "Шоколад", а сама принимается печь пирог из ароматных диких ягод. И отпаивает меня пряным горячим шоколадом (хоть и не в описанной последовательности). И пусть я фыркаю на фильм, персонажей и сценарий, но это вовсе не значит, что меня что-то не устраивает в сложившейся идилично картине нашего вечера.
Тётя Вика проминает мне стопы, а потом и всё остальное, так, что в голове появляется легкое кружение, а тело будто впадает в невесомость; выдавливает и выстукивает наружу с хворью мой самый лютый страх. И я плачу, как пятилетняя девчонка. Нет, кажется, даже еще горше. Зато горло на утро совсем проходит.
Мы едем с Олей по их замечательно асфальтированной дороге, в наушниках играет новый альбом Мамфордов и солнце вот уже который час даже не думает садиться. Нас проливает дождем, заманивает ягодами, обдувает ласковым ветром. Пока мы едем по трассе, Крист иногда оборачивается на меня, и меня накрывает мощнейшее дежа-вю двухлетней давности, и хочется самой обернуться назад и посмотреть, как там педалящий позади Лис. И я пару раз даже чуть не оборачиваюсь. Именно там, разрываясь между встречным ветром и шуршащей травой, понимаю, как же жгуче по ней скучаю... Мы преодолеваем рубеж в 17 км и выезжаем к озеру. Я помню, как Владимир Иванович привез нас к нему в первый раз моего приезда, помню, как мне казалось, что это смертельно далеко, аж за лесопилкой. А сейчас наши колеса приминают полевую траву, а само озеро матово поблескивает синим прохладным брюхом. А где-то чуть поотдаль ходит огромная белая лошадь. Оля ловит в сложенные лодочкой ладони лягушат, а те щекотно перебирают лапками и затаиваются, не зная, чего ожидать от прекрасных двуногих.
- Если их всех поцеловать, у нас будет целых пять принцев, - улыбаясь, говорю я.
- Всё враньё, - отмахивается мой эльф. - Я их столько в детстве перецеловала! Ни один не превратился.
"Да и зачем?! - думаю я. - Они же еще маленькие. Так что при любом раскладе и принцы будут маленькими, лет 10-12. А на кой нам такие, тем более в кол-ве пяти штук?!"
На обратной дороге, наматывая на велосипедные шины тридцатый километр, Крист поднимает руку, потом резко поворачивается в мою сторону и задорно говорит: "Я только что дала "пять" мотыльку. Он был в восторге!"
А еще мы собираем чернику. Под дождем. С зонтиком в одной руке и ведром в другой. Мы даже придумываем всякие демотиваторы, типа "Будет весело, говорили они. Тебе понравится, говорили они" или "Отпуск на даче. И так будет с каждым!..".
Я не хочу возвращаться. Знаю, что это единственно возможный вариант развития событий, но не хочу. Как дети не хотят возвращаться из лагеря, как кошка не хочет уходить с теплых коленей. Мне хочется задержать то мгновение, когда мы стоим с ней на перроне, чтобы просто смотреть на солнце в ее волосах. Меня рвет изнутри, и я и сама не понимаю, с чего вдруг вся эта драма и эта ошеломляющая пустота. Но поезда, как ножницы, клацающие по линейности времени. Ту-дум-ту-дум. И я уже не тут.
про КупалуРешение ехать ли на Купалу чёрте куда чёрте с кем приходит спонтанно. С одной стороны, меня раздирает жгучее желание. С другой - все, с кем я хотела бы разделить этот праздник, не могут ко мне присоединиться по объективным причинам. А поездка с туристической группой на то ли экскурсию, то ли оргию, то ли шабаш вызывает противоречивые чувства. Но интерес всё же пересиливает. Ко всему прочему в итоге присоединяются еще три мои знакомые, так что ужаса вселенских масштабов не получается. Нам очень везет на гида, которая рассказывает нам всё о празднике и с культовой, и с обрядовой стороны, опираясь, прежде всего, на этнографию. Моей соседкой оказывается общинница Марина, которая на обратной дороге рассказывает, что у них хороводы интереснее и игр больше. Она с осторожной настойчивостью повторяет название общины, а я в сторону улыбаюсь (были бы усы - улыбалась бы в них): человеку явно хочется приобщить меня к своей культуре, но человек даже и не знает, с какой стороны подступиться. Взрощенная в идеологической культуре золотой середины и демонстративного антифанатизма, я только киваю и преимущественно отмалчиваюсь.
Само по себе празднование можно смело поделить на две части. 1. Сначала нас привезли на ужин, накормили борщом, спели нам и с нами песни да частушки, включили интерактивную часть. А потом с балалаечными напевами отвезли к реке. В этой части было видно, что к нам относятся, как к самым настоящим туристам и боятся, что наша изнеженная городская душа будет чем-то недовольна. 2. Вторая часть, более дикая и естественная, была лично моей "туристической душе" гораздо ближе. После небольшого балаганного представления нас пустили ручейком через мосток, через березовые воротца к кострищу. В самом начале нам велели всем взяться за руки и лишь тогда устремляться в путь. И вот таким образом все человек 70 бежали по густо пахнущему разнотравью, закручиваясь спиралью и расходясь всё шире. Потом немногочисленные мужчины вышли к кострищу и подожгли славянское купальское пламя при помощи славянской же солярки. Ну да ладно. Мы славили пищу, мы славили пламя, мы провожали в последний путь Ярило. Потом нам зажгли еще три малых костра, разбили нас на три группы и всех чем-то заняли. Кто-то прыгал через крапивную скакалку, кто-то играл в групповые игры, кто-то плел венки. С венками, надо сказать, намучилась я изрядно. Мало того, что видимость довольно низкая (как-никак время за полночь), так еще и материал - ветки рябины и березы. Это тебе не одуванчики один за другой заплетать! После десятиминутки самоунижения я таки сварганила нечто кудлатое и рогатое, отдаленно напоминающее венок. Этого было достаточно. Потом женская половина нас защищала березку с навязанными на нее ленточками-ниточками наших болезней и неудач. Обряд похищения березки символизировал у славян защиту девицами своей непорочности, которую юноши в итоге обязательно должны были отвоевать. При первом "наступе" ты воспринимаешь всё как игру, даже не ритуал, прижимаешься к другим девицам спиной, смеешься. На третий раз, ты уже всерьез цепляешься за ветки и не даешь коварным юношам отвоевать твое дерево, которое они конечно же таки отбивают и с радостными воплями бегут топить в реке. Можно прочитать сотню трактатов об обрядовой стороне праздников славян, но хотя бы один раз стоит пережить всё взаправду!
В конце празднества нам раздали замечательные еловые распилы, на которые мы установили самодельные восковые свечи, загадали желания, и поплыли наши плотики по Медведь-реке, отражая в черной теплой воде огонь небесный. А вслед за ними поплыли и венки. Ни один к другому берегу так и не прибило. В купальскую ночь заря вечерняя с зарей утренней встречается. Нам же повезло еще и в том, что было полнолуние. Три часа ночи, я стою в теплее парного молока воде, по правую руку от меня круглая, маслянисто-белая луна, по левую - розовое рассветное зарево, солнца ждать еще больше часа, но облака уже налились его теплым светом. Праздник был на исходе, из чанов наливали чудесный иван-чай и всем желающим было позволено прыгать через уже умерившие свой пыл костры. Это довольно страшно. Пламя вроде и низко, юбку и подобрать можно, но сам по себе огонь, преграду которого тебе нужно преодолеть, манит и останавливает одновременно. Пока другие девицы прыгали парами или по одиночке, я, ничтоже сумняшися, подошла к одному из юношей-организаторов в вышитой сорочке и с залихватскими кудрями и попросила составить мне пару. Это удивительное чувство исконно женского восторга и ликования, когда твоя от природы холодная ладонь утопает в огромной жгуче-горячей мужской ладони. И он держит тебя уверенно, но не слишком сильно, и вы прыгаете трижды над пламенем, и ты есть только в этом прикосновении и в моменте прыжка, когда над тобой ночь, а под тобой огонь.
В качестве заключения напишу, что как таковой праздник несомненно удался. Хотя обрядовой части мне отчаянно не хватило. Не хватило игр, не хватило сжигания чучела Купалы, поиска папоротника, безумных хороводов и песен. Это всё можно было смело давать. Как-никак праздник специфический, морально не подготовленные на такие праздники не ездят. Но, видимо, организаторы решили перестраховаться. В следующем году, если получится, нужно будет ехать уже с общинниками. И праздновать по-настоящему.
про людейЗа июль я отдаю сразу все застарелые долги встреч (разве только что с сыном так и не собралась). С Вейзе мы поедаем в Парке Горького израильскую уличную еду, щедро приправляя всё литературными и житейскими обсуждениями, валяемся на траве, а потом идем пешком на Фрунзу, чтобы послушать дивных юношей, исполняющих под аккомпанемент 2 гитар и тимпана музыку нашей ветреной юности: начиная от Lumen'a и Арии и заканчивая Сюткиным и Сплином.
Дважды встречаюсь с Вайби и оба раза будто переношусь в универские годы. Мы наматываем круги по Царицыно, стремительно телепортируемся с Тверской на Смоленскую, изо всех сил стараясь умерить скорость шага. И дышится так легко, и говорится. Внутри меня мечется какая-то сумасшедшей силы эмпатия, что прямо даже как-то неловко))
Доезжаю до Санти, она в час дня кормит меня завтраком из венских кефирных вафель, которые настолько зожево вкусны, что я, вернувшись домой, покупаю вместо нормальной муки кукурузную и пеку теперь исключительно на ней и на гречневой. И с лютым восторгом вкушаю результат. А еще мы устраиваем пиратский марафон, досмотрев остаток "Черных парусов", пуская слюни на капитанов и немножко на Билли Бонса.
Мой Император знакомит меня со своими друзьями, такими же немного сумасшедшими, как и мы. Я схожу с ума от их интеллекта и харизмы. И если всё утро до встречи я мечусь в агонии страха не вписаться в компанию, то уже через 15 минут мне кажется, что я знаю этих людей не меньше 2-3 лет. Меня пытаются накормить с ложечки мацони и увлекательнейше рассказывают о заселении Африки. И вот она слава: "Ты на кого-то очень похожа... А! Так ты тот человек, кто в Канаде ел путина!!!"
Наконец-то добираюсь до Сонечки, такой красивой и улыбчивой. И, внезапно, Ксеня такая большая с такими большими косичками, и, внезапно, Катя такая длинноволосая Брунгильда! Мы вспоминаем с Катей наши былые похождения всю дорогу до метро и еще, и еще. И хочется мотнуть куда-нибудь снова, чтобы аж земля горела под ногами.
Добираюсь до башни из слоновой кости Крист, привожу ей - "изабеллу для Исабель" - росточек подмосковного винограда. А она такая замученная, но решительная, что всё мое желание засунуть ее под одеяло и заколдовать крепким сном приходится сдерживать нечеловеческими усилиями.
А еще звоню на работу и говорю: "Это я. Как там в издательстве дела? Всё хорошо? Выплатите мне пожалуйста зарплату за апрель месяц - очень уж кушать хочется. Спасибо, буду ждать". У меня болит всё тело, в голове сплошная апатия и хандра, поэтому у меня даже нет сил бояться этого телефонного разговора. Поэтому впервые за последний почти год он удается на редкость решительным и спокойным. В конце я даже не почувствовала самоуничижения. Что для таких разговоров небывалая редкость. Аве мне.
И закончу эту рубрику нежнейшим воспоминанием утра после Купалы. 7 с чем-то, вагон метро абсолютно пустой. Я не спала ровно сутки. Подъезжаю к своей конечной, раскидываю руки в разные стороны, сладко тянусь и выхожу из последней двери последнего вагона. Мне навстречу - долговязый машинист, лет 27-30, светлые волосы уложены ежиком, форма идеально выглажена, на обоих предплечьях - ветвистые татуировки кельто-скандинавского орнамента. Улыбается мне ехидно: "Пора в полет!" И пока поезд уносится в непроглядную темень туннеля мы смотрим друг на друга через лобовое стекло последнего вагона и улыбаемся.
про дачуК Крист я еду совсем разболевшейся. Вечером я мою голову и ложусь спать с открытой форточкой, и вот утром уже гнусавлю и вовсю температурю. Но мне так страстно хотелось совершить свой маленький побег, что такое досадное злоключение собственного здоровья едва ли может расстроить мои планы. "Я отлично себя чувствую" - гнусавлю в трубку маме, едва не теряя сознание в метро. Но, как говорится, охота пуще неволи. И единственное, чего я боюсь, - это заразить моё добрейшее семейство Назаровых, доверительно открывающее неблагодарной и неосмотрительной мне свои объятья. Но есть ли, чем заражать? Это ведь всего лишь сквозняк, влетевший в одно ухо и так и не вылетевший в другое. Ведь правда?!
Волшебные таблетки, микстурки и порошки делают свое дело, и вот я уже опробую новый маршрут - прямиком через платформу Трикотажную, мимо храма и суетливых бабулек с тележками, на утренней грохочущей электричке до конечной. За окном мелькают леса, поля и верстовые столбы, торговцы продают мороженое, рабочие отпускают сальные взгляды, а я, ничего и никого вокруг не замечая, взахлеб читаю "Библиотечную полицию" Кинга, затаивая дыхание от липкого, жгучего предвкушения чего-то ужасного и вместе с тем восхитительного. Как в детстве.
На даче мы ходим за грибами и ягодами, мало говорим, но много улыбаемся, Крист делает всякие тренинги по саморазвитию, а я засекаю для нее время и бездумно смотрю в белесое полупрозрачное июньское небо. Мне спокойно и хорошо.
Когда мы засыпаем с ней на садовых качелях, лежа валетом и кутаясь по самый нос в плед, мне урывками снятся голуби на Вацлавской площади, густая зеленая трава выше меня ростом и сцена, которую мне выпадет шанс пережить лишь месяц спустя: посиделки в компании трех удивительных людей, один из которых придирчиво нюхает винную пробку, а остальные от души смеются, а за спинами - полки, забитые причудливой формы банками с соленьями и компотами разнообразной окраски. И на закате, опуская босые ноги в траву, я чувствую себя по-настоящему отдохнувшей.
Мы заглатываем 4 сезон Волчанки, и мне так сладко смотреть на мучающуюся от догадок и озарений Крист, что даже не хочется давать ей ложных зацепок - и без меня хорошо справляется
А потом она ставит мне "Шоколад", а сама принимается печь пирог из ароматных диких ягод. И отпаивает меня пряным горячим шоколадом (хоть и не в описанной последовательности). И пусть я фыркаю на фильм, персонажей и сценарий, но это вовсе не значит, что меня что-то не устраивает в сложившейся идилично картине нашего вечера.Тётя Вика проминает мне стопы, а потом и всё остальное, так, что в голове появляется легкое кружение, а тело будто впадает в невесомость; выдавливает и выстукивает наружу с хворью мой самый лютый страх. И я плачу, как пятилетняя девчонка. Нет, кажется, даже еще горше. Зато горло на утро совсем проходит.
Мы едем с Олей по их замечательно асфальтированной дороге, в наушниках играет новый альбом Мамфордов и солнце вот уже который час даже не думает садиться. Нас проливает дождем, заманивает ягодами, обдувает ласковым ветром. Пока мы едем по трассе, Крист иногда оборачивается на меня, и меня накрывает мощнейшее дежа-вю двухлетней давности, и хочется самой обернуться назад и посмотреть, как там педалящий позади Лис. И я пару раз даже чуть не оборачиваюсь. Именно там, разрываясь между встречным ветром и шуршащей травой, понимаю, как же жгуче по ней скучаю... Мы преодолеваем рубеж в 17 км и выезжаем к озеру. Я помню, как Владимир Иванович привез нас к нему в первый раз моего приезда, помню, как мне казалось, что это смертельно далеко, аж за лесопилкой. А сейчас наши колеса приминают полевую траву, а само озеро матово поблескивает синим прохладным брюхом. А где-то чуть поотдаль ходит огромная белая лошадь. Оля ловит в сложенные лодочкой ладони лягушат, а те щекотно перебирают лапками и затаиваются, не зная, чего ожидать от прекрасных двуногих.
- Если их всех поцеловать, у нас будет целых пять принцев, - улыбаясь, говорю я.
- Всё враньё, - отмахивается мой эльф. - Я их столько в детстве перецеловала! Ни один не превратился.
"Да и зачем?! - думаю я. - Они же еще маленькие. Так что при любом раскладе и принцы будут маленькими, лет 10-12. А на кой нам такие, тем более в кол-ве пяти штук?!"
На обратной дороге, наматывая на велосипедные шины тридцатый километр, Крист поднимает руку, потом резко поворачивается в мою сторону и задорно говорит: "Я только что дала "пять" мотыльку. Он был в восторге!"
А еще мы собираем чернику. Под дождем. С зонтиком в одной руке и ведром в другой. Мы даже придумываем всякие демотиваторы, типа "Будет весело, говорили они. Тебе понравится, говорили они" или "Отпуск на даче. И так будет с каждым!..".
Я не хочу возвращаться. Знаю, что это единственно возможный вариант развития событий, но не хочу. Как дети не хотят возвращаться из лагеря, как кошка не хочет уходить с теплых коленей. Мне хочется задержать то мгновение, когда мы стоим с ней на перроне, чтобы просто смотреть на солнце в ее волосах. Меня рвет изнутри, и я и сама не понимаю, с чего вдруг вся эта драма и эта ошеломляющая пустота. Но поезда, как ножницы, клацающие по линейности времени. Ту-дум-ту-дум. И я уже не тут.
про КупалуРешение ехать ли на Купалу чёрте куда чёрте с кем приходит спонтанно. С одной стороны, меня раздирает жгучее желание. С другой - все, с кем я хотела бы разделить этот праздник, не могут ко мне присоединиться по объективным причинам. А поездка с туристической группой на то ли экскурсию, то ли оргию, то ли шабаш вызывает противоречивые чувства. Но интерес всё же пересиливает. Ко всему прочему в итоге присоединяются еще три мои знакомые, так что ужаса вселенских масштабов не получается. Нам очень везет на гида, которая рассказывает нам всё о празднике и с культовой, и с обрядовой стороны, опираясь, прежде всего, на этнографию. Моей соседкой оказывается общинница Марина, которая на обратной дороге рассказывает, что у них хороводы интереснее и игр больше. Она с осторожной настойчивостью повторяет название общины, а я в сторону улыбаюсь (были бы усы - улыбалась бы в них): человеку явно хочется приобщить меня к своей культуре, но человек даже и не знает, с какой стороны подступиться. Взрощенная в идеологической культуре золотой середины и демонстративного антифанатизма, я только киваю и преимущественно отмалчиваюсь.
Само по себе празднование можно смело поделить на две части. 1. Сначала нас привезли на ужин, накормили борщом, спели нам и с нами песни да частушки, включили интерактивную часть. А потом с балалаечными напевами отвезли к реке. В этой части было видно, что к нам относятся, как к самым настоящим туристам и боятся, что наша изнеженная городская душа будет чем-то недовольна. 2. Вторая часть, более дикая и естественная, была лично моей "туристической душе" гораздо ближе. После небольшого балаганного представления нас пустили ручейком через мосток, через березовые воротца к кострищу. В самом начале нам велели всем взяться за руки и лишь тогда устремляться в путь. И вот таким образом все человек 70 бежали по густо пахнущему разнотравью, закручиваясь спиралью и расходясь всё шире. Потом немногочисленные мужчины вышли к кострищу и подожгли славянское купальское пламя при помощи славянской же солярки. Ну да ладно. Мы славили пищу, мы славили пламя, мы провожали в последний путь Ярило. Потом нам зажгли еще три малых костра, разбили нас на три группы и всех чем-то заняли. Кто-то прыгал через крапивную скакалку, кто-то играл в групповые игры, кто-то плел венки. С венками, надо сказать, намучилась я изрядно. Мало того, что видимость довольно низкая (как-никак время за полночь), так еще и материал - ветки рябины и березы. Это тебе не одуванчики один за другой заплетать! После десятиминутки самоунижения я таки сварганила нечто кудлатое и рогатое, отдаленно напоминающее венок. Этого было достаточно. Потом женская половина нас защищала березку с навязанными на нее ленточками-ниточками наших болезней и неудач. Обряд похищения березки символизировал у славян защиту девицами своей непорочности, которую юноши в итоге обязательно должны были отвоевать. При первом "наступе" ты воспринимаешь всё как игру, даже не ритуал, прижимаешься к другим девицам спиной, смеешься. На третий раз, ты уже всерьез цепляешься за ветки и не даешь коварным юношам отвоевать твое дерево, которое они конечно же таки отбивают и с радостными воплями бегут топить в реке. Можно прочитать сотню трактатов об обрядовой стороне праздников славян, но хотя бы один раз стоит пережить всё взаправду!
В конце празднества нам раздали замечательные еловые распилы, на которые мы установили самодельные восковые свечи, загадали желания, и поплыли наши плотики по Медведь-реке, отражая в черной теплой воде огонь небесный. А вслед за ними поплыли и венки. Ни один к другому берегу так и не прибило. В купальскую ночь заря вечерняя с зарей утренней встречается. Нам же повезло еще и в том, что было полнолуние. Три часа ночи, я стою в теплее парного молока воде, по правую руку от меня круглая, маслянисто-белая луна, по левую - розовое рассветное зарево, солнца ждать еще больше часа, но облака уже налились его теплым светом. Праздник был на исходе, из чанов наливали чудесный иван-чай и всем желающим было позволено прыгать через уже умерившие свой пыл костры. Это довольно страшно. Пламя вроде и низко, юбку и подобрать можно, но сам по себе огонь, преграду которого тебе нужно преодолеть, манит и останавливает одновременно. Пока другие девицы прыгали парами или по одиночке, я, ничтоже сумняшися, подошла к одному из юношей-организаторов в вышитой сорочке и с залихватскими кудрями и попросила составить мне пару. Это удивительное чувство исконно женского восторга и ликования, когда твоя от природы холодная ладонь утопает в огромной жгуче-горячей мужской ладони. И он держит тебя уверенно, но не слишком сильно, и вы прыгаете трижды над пламенем, и ты есть только в этом прикосновении и в моменте прыжка, когда над тобой ночь, а под тобой огонь.
В качестве заключения напишу, что как таковой праздник несомненно удался. Хотя обрядовой части мне отчаянно не хватило. Не хватило игр, не хватило сжигания чучела Купалы, поиска папоротника, безумных хороводов и песен. Это всё можно было смело давать. Как-никак праздник специфический, морально не подготовленные на такие праздники не ездят. Но, видимо, организаторы решили перестраховаться. В следующем году, если получится, нужно будет ехать уже с общинниками. И праздновать по-настоящему.
про людейЗа июль я отдаю сразу все застарелые долги встреч (разве только что с сыном так и не собралась). С Вейзе мы поедаем в Парке Горького израильскую уличную еду, щедро приправляя всё литературными и житейскими обсуждениями, валяемся на траве, а потом идем пешком на Фрунзу, чтобы послушать дивных юношей, исполняющих под аккомпанемент 2 гитар и тимпана музыку нашей ветреной юности: начиная от Lumen'a и Арии и заканчивая Сюткиным и Сплином.
Дважды встречаюсь с Вайби и оба раза будто переношусь в универские годы. Мы наматываем круги по Царицыно, стремительно телепортируемся с Тверской на Смоленскую, изо всех сил стараясь умерить скорость шага. И дышится так легко, и говорится. Внутри меня мечется какая-то сумасшедшей силы эмпатия, что прямо даже как-то неловко))
Доезжаю до Санти, она в час дня кормит меня завтраком из венских кефирных вафель, которые настолько зожево вкусны, что я, вернувшись домой, покупаю вместо нормальной муки кукурузную и пеку теперь исключительно на ней и на гречневой. И с лютым восторгом вкушаю результат. А еще мы устраиваем пиратский марафон, досмотрев остаток "Черных парусов", пуская слюни на капитанов и немножко на Билли Бонса.
Мой Император знакомит меня со своими друзьями, такими же немного сумасшедшими, как и мы. Я схожу с ума от их интеллекта и харизмы. И если всё утро до встречи я мечусь в агонии страха не вписаться в компанию, то уже через 15 минут мне кажется, что я знаю этих людей не меньше 2-3 лет. Меня пытаются накормить с ложечки мацони и увлекательнейше рассказывают о заселении Африки. И вот она слава: "Ты на кого-то очень похожа... А! Так ты тот человек, кто в Канаде ел путина!!!"
Наконец-то добираюсь до Сонечки, такой красивой и улыбчивой. И, внезапно, Ксеня такая большая с такими большими косичками, и, внезапно, Катя такая длинноволосая Брунгильда! Мы вспоминаем с Катей наши былые похождения всю дорогу до метро и еще, и еще. И хочется мотнуть куда-нибудь снова, чтобы аж земля горела под ногами.
Добираюсь до башни из слоновой кости Крист, привожу ей - "изабеллу для Исабель" - росточек подмосковного винограда. А она такая замученная, но решительная, что всё мое желание засунуть ее под одеяло и заколдовать крепким сном приходится сдерживать нечеловеческими усилиями.
А еще звоню на работу и говорю: "Это я. Как там в издательстве дела? Всё хорошо? Выплатите мне пожалуйста зарплату за апрель месяц - очень уж кушать хочется. Спасибо, буду ждать". У меня болит всё тело, в голове сплошная апатия и хандра, поэтому у меня даже нет сил бояться этого телефонного разговора. Поэтому впервые за последний почти год он удается на редкость решительным и спокойным. В конце я даже не почувствовала самоуничижения. Что для таких разговоров небывалая редкость. Аве мне.
И закончу эту рубрику нежнейшим воспоминанием утра после Купалы. 7 с чем-то, вагон метро абсолютно пустой. Я не спала ровно сутки. Подъезжаю к своей конечной, раскидываю руки в разные стороны, сладко тянусь и выхожу из последней двери последнего вагона. Мне навстречу - долговязый машинист, лет 27-30, светлые волосы уложены ежиком, форма идеально выглажена, на обоих предплечьях - ветвистые татуировки кельто-скандинавского орнамента. Улыбается мне ехидно: "Пора в полет!" И пока поезд уносится в непроглядную темень туннеля мы смотрим друг на друга через лобовое стекло последнего вагона и улыбаемся.
@темы: житейское
-
-
24.07.2015 в 02:49ТЫ ВЫПЛАТИЛА НЕ ВСЕ ДОЛГИ ЗА ИЮЛЬ, ЖЕНЩИНА!
Один только что вернулся из другого полушария и требует сатисфакции!
ЗЫ
А еще у него для тебя кое-что есть, но ты это не получишь, пока сама не приедешь :р
-
-
27.07.2015 в 17:47С возвращением, дорогой мой! Клятвенно обещаю приехать к тебе еще до того, как скончается этот месяц
-
-
06.08.2015 в 21:09