Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Я приношу домой творожные кольца, распускаю волосы, среди которых, если приглядеться, можно найти несколько седых, отклеиваю с пяток пластыри и сажусь на балконе на пол.
Сегодня Джорджу 21. Он вместе с матушкой и братом в Париже.
Я долго не могу решиться, потом нервным почерком пишу свои реплики, продумывая всё до деталей и не сокращая ни единого слова. Нахожу в записной книжке его номер и, набрав в легкие побольше воздуха, нажимаю на вызов.
- Hello, - немного встревоженно, но весело.
- Привет. Это Мэри. С днем Рождения.
У меня, как у пятнадцатилетней, дрожат руки и холодеет нутро. Я стараюсь говорить медленно, чтобы каждое слово, проносящееся по мыслесвязи, было услышано и понято, но из-за волнения голос становится таким низким, что, когда я смеюсь, слышатся пошлые нотки.
Мы говорим с ним 11,5 минут, делимся планами на будущее, забрасываем друг друга вопросами и рассказываем, у кого как жизнь. А потом почти минуту пытаемся сказать друг другу "Пока", переключаясь на всё, что только можно. Я ловлю себя на мысли, что слышу его голос впервые за семь месяцев. Семь месяцев он был для меня текстом, пятничными письмами, а сейчас он улыбается в трубку и я могу слышать это натяжение губ, в унисон которому натягивается каждый мой нерв. Это наш первый телефонный разговор.
И вот уже полтора года я полыхаю, не имея ничего, не смея ни на что надеяться, просто потому, что этот улыбчивый британский мальчик с длинными ногами, большим ртом и прекрасным глумливым голосом однажды с небывалой легкостью сумел вытащить наружу всё хорошее, что во мне есть, попутно и нехотя доказав, что я не фригидна. Что я нормальная.
Сегодня Джорджу 21. Он вместе с матушкой и братом в Париже.
Я долго не могу решиться, потом нервным почерком пишу свои реплики, продумывая всё до деталей и не сокращая ни единого слова. Нахожу в записной книжке его номер и, набрав в легкие побольше воздуха, нажимаю на вызов.
- Hello, - немного встревоженно, но весело.
- Привет. Это Мэри. С днем Рождения.
У меня, как у пятнадцатилетней, дрожат руки и холодеет нутро. Я стараюсь говорить медленно, чтобы каждое слово, проносящееся по мыслесвязи, было услышано и понято, но из-за волнения голос становится таким низким, что, когда я смеюсь, слышатся пошлые нотки.
Мы говорим с ним 11,5 минут, делимся планами на будущее, забрасываем друг друга вопросами и рассказываем, у кого как жизнь. А потом почти минуту пытаемся сказать друг другу "Пока", переключаясь на всё, что только можно. Я ловлю себя на мысли, что слышу его голос впервые за семь месяцев. Семь месяцев он был для меня текстом, пятничными письмами, а сейчас он улыбается в трубку и я могу слышать это натяжение губ, в унисон которому натягивается каждый мой нерв. Это наш первый телефонный разговор.
И вот уже полтора года я полыхаю, не имея ничего, не смея ни на что надеяться, просто потому, что этот улыбчивый британский мальчик с длинными ногами, большим ртом и прекрасным глумливым голосом однажды с небывалой легкостью сумел вытащить наружу всё хорошее, что во мне есть, попутно и нехотя доказав, что я не фригидна. Что я нормальная.
а пока он - мой единственный способ не заржаветь окончательно
Главное, что это сказал именно он.
я могу, конечно, ошибаться, но он сказал это вовремя.
Мари, ты с твоим сердцем, которое способно так
пытатьлюбить, ты не заржавеешь.По крайней мере, я верю в это.
здорово, что ты такого хорошего обо мне мнения. но человек, по сто раз разочаровавшись в чем-то, склонен впадать в лютую степень отчаянья и обрастать нехилой такой чешуёй.и я уже по пояс в ней. за стеной ледяных шипов, знаешь, так вольно и хорошо.
чувствовать всегда больно и сложно - дорого потом платить приходится за минуты счастья, веселья и привязанности. потому что всё уходит, а ты такой доверчивый и влюбленный остаешься.
От джорджа же я не ожидаю подвоха. Он и так _слишком_ далеко, чтобы было куда и что терять.
я и сама не знаю, как это чувство разочарованности преодолеть, остается только надежда.