Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Приезжаю в Питер на выходные, в 4:30. Билеты покупаю загодя, но мест все равно на последние выходные августа остается совсем мало - скоро в школу, а значит, пора возвращаться. В одном со мной плацкартном отсеке едет женщина с двумя сыновьями - один тихий, почти всю дорогу читающий очкарик, второй - младший, говорливый бунтарь. Мать почти до часу не может уложить его спать, и в моем утомленном мозгу рождается грустная история, что эта прекрасная женщина со строгими острыми чертами лица и мягкими ладонями - прекрасная леди из Волшебного племени. И младший из ее сыновей - на самом деле подменыш. Ибо это сказки чистой воды, что фейри меняют в колыбели своих детей на человеческих, всё как раз наоборот, ведь каждая смертная женщина хочет, чтобы ее ребенок был самым умным, сильным, красивым, и дожил чтобы до ста лет. Но фейри никогда не отказываются от человеческих капризных эгоистичных крикливых младенцев и растят их как своих собственных, обучая их и заботясь. Утомленная и печальная, Леди укрывает ворочающегося непоседу, неустанно спрашивающего, куда они едут, своими длинными золотистыми волосами и начинает негромко петь колыбельную, слов которой не разобрать, а мелодию - не повторить. Через несколько минут малыш начинает сладко сопеть во сне, и пассажиры всего плацкартного вагона погружаются в крепкую дрему, одну на всех, и спят до рассвета без сновидений.
Пока августовское солнце не спешит подниматься из-за горизонта, захожу в привокзальную столовую, на той стороне Невского, где за розетку, интернет, пирог с курой, манку и чашку какао отдаю благостные 120 рублей. Дух приключений пробуждает меня лучше кофеина, и вот я уже топаю по Невскому, фотографируя окна, дома и то, как солнце отражается от еще влажного асфальта. Будучи человеком не только безнравственным, так еще и с притупленным чувством привязанности, я редко возвращаюсь в одни и те же города более одного раза. И уж тем более никогда не приезжаю к кому-то - только куда-то. В Питер же, где живет моя кузина, еду уже, кажется, в пятый раз, и каждый раз расстраиваюсь, что львиную часть времени, которое можно было бы посвятить общению с городом, приходится отдавать семье. Но в эту субботу сестра работает, к тетушке приехать не получается, и я чувствую себя как на именинах.
Облазив половину исторического центра пешком, к 12 прихожу в Петропавловскую крепость на смену караула, и смотрю во все глаза, как прекрасные мужчины в форме стучат ружьями по мостовой, подпеваю оркестру, играющему гимн, и зажмуриваюсь, когда палят из пушек. Восхитительно и прекрасно!
Пока возвращаюсь по дрожащему под ногами Троицкому мосту в сторону Марсового поля, вижу, как над Василеостровской стрелкой кружат темно-свинцовые кучевые облака, капли их дождя долетают и до моей садовой головы. "Питер, - говорю я, - у нас с тобой уговор: пока я в гостях, ты не дождишь. Уеду - реви сколько хочешь. А пока, будь ласка, не порти мне статистику!" И тучи медленно, неохотно поворачивают в сторону Финского залива. С такой взаимностью, я не любила ни одного мужчину, видят боги!
За эти выходные, наконец, попадаю в Спас на крови (и рот мой не закрывается, пока я рассматриваю удивительные мозаики до самого потолка) и на крейсер "Аврора" (где трогаю орудия начала прошлого века и с удивлением узнаю, что военный корабль действующий, так что если начнутся боевые действия, "Аврора" будет в строю). Так и не успеваю дойти ни до Кунсткамеры, ни до Новой Голландии, зато сестра везет меня через подводный тоннель в Кронштадт. А оттуда на утлом суденышке "Малыш" по волнам, по морям - в форт "Император Александр I" ( на четвертый день, когда его минобороновские двери открыты для посещения). Форт восхищает меня. Неописуемо жаль, что прообраз французского форта "Боярд" находится в таком плачевном состоянии, полуразваленный, с обоженными стенами после разработки вакцины от чумы, с обрушенными потолками. Но я, как редкостный ценитель руин, могла бы лазать по имеющимся крышам и перекрытиям хоть до вечера. Но дорога зовет нас домой.
Последним подарком, вишенкой на моем питерском праздничном торте, оказывается посещение квартиры Льва Гумилева, в которой талантливейший сын моего любимого поэта прожил последние два месяца своей жизни. Приехав в Питер на дни памяти Н.Гумилева, оказываюсь на лекции В.Шубинского о событиях Таганцевского заговора и расстреле Гумилева. И выхожу из тесной душной (но такой уютной) квартиры на негнущихся ногах, будто мало мне было прочитать во всех его биографиях об этом злополучном дне. Но на следующий свой приезд намечаю (с грифом "обязательно") посещение музея Ахматовой и - еще раз- квартиры Льва. И что еще поражает меня, так это количество интересующихся. В маленькой комнатке на диванах и табуретках, дыша через раз, нас разместилось не менее 40 человек, слушающих и спрашивающих, интересующихся и исследующих. В Москве такой ажиотаж (без какой-либо рекламы и информации) кажется мне просто невозможным.
Уезжаю я рано утром, так и не попробовав питерских пышек с парным молоком, зато прикупив торт из круглосуточной кондитерской Север, несомненно, лучшей. Уезжаю без сожаления и грусти. Это были прекрасные выходные, в которых всего было в меру: и разговоров, и прогулок, и солнца, и ветра, и воды за кормой, и, что самое главное, - впечатлений.
Уезжаю довольной, как после волнительного свидания со страстными поцелуями и недомолвками, с осознанием, что обязательно вернусь (пусть даже и через несколько лет, но непременно) - за своей порцией матового света, сдержанной нежности и ретроспективной красоты.
Пока августовское солнце не спешит подниматься из-за горизонта, захожу в привокзальную столовую, на той стороне Невского, где за розетку, интернет, пирог с курой, манку и чашку какао отдаю благостные 120 рублей. Дух приключений пробуждает меня лучше кофеина, и вот я уже топаю по Невскому, фотографируя окна, дома и то, как солнце отражается от еще влажного асфальта. Будучи человеком не только безнравственным, так еще и с притупленным чувством привязанности, я редко возвращаюсь в одни и те же города более одного раза. И уж тем более никогда не приезжаю к кому-то - только куда-то. В Питер же, где живет моя кузина, еду уже, кажется, в пятый раз, и каждый раз расстраиваюсь, что львиную часть времени, которое можно было бы посвятить общению с городом, приходится отдавать семье. Но в эту субботу сестра работает, к тетушке приехать не получается, и я чувствую себя как на именинах.
Облазив половину исторического центра пешком, к 12 прихожу в Петропавловскую крепость на смену караула, и смотрю во все глаза, как прекрасные мужчины в форме стучат ружьями по мостовой, подпеваю оркестру, играющему гимн, и зажмуриваюсь, когда палят из пушек. Восхитительно и прекрасно!
Пока возвращаюсь по дрожащему под ногами Троицкому мосту в сторону Марсового поля, вижу, как над Василеостровской стрелкой кружат темно-свинцовые кучевые облака, капли их дождя долетают и до моей садовой головы. "Питер, - говорю я, - у нас с тобой уговор: пока я в гостях, ты не дождишь. Уеду - реви сколько хочешь. А пока, будь ласка, не порти мне статистику!" И тучи медленно, неохотно поворачивают в сторону Финского залива. С такой взаимностью, я не любила ни одного мужчину, видят боги!
За эти выходные, наконец, попадаю в Спас на крови (и рот мой не закрывается, пока я рассматриваю удивительные мозаики до самого потолка) и на крейсер "Аврора" (где трогаю орудия начала прошлого века и с удивлением узнаю, что военный корабль действующий, так что если начнутся боевые действия, "Аврора" будет в строю). Так и не успеваю дойти ни до Кунсткамеры, ни до Новой Голландии, зато сестра везет меня через подводный тоннель в Кронштадт. А оттуда на утлом суденышке "Малыш" по волнам, по морям - в форт "Император Александр I" ( на четвертый день, когда его минобороновские двери открыты для посещения). Форт восхищает меня. Неописуемо жаль, что прообраз французского форта "Боярд" находится в таком плачевном состоянии, полуразваленный, с обоженными стенами после разработки вакцины от чумы, с обрушенными потолками. Но я, как редкостный ценитель руин, могла бы лазать по имеющимся крышам и перекрытиям хоть до вечера. Но дорога зовет нас домой.
Последним подарком, вишенкой на моем питерском праздничном торте, оказывается посещение квартиры Льва Гумилева, в которой талантливейший сын моего любимого поэта прожил последние два месяца своей жизни. Приехав в Питер на дни памяти Н.Гумилева, оказываюсь на лекции В.Шубинского о событиях Таганцевского заговора и расстреле Гумилева. И выхожу из тесной душной (но такой уютной) квартиры на негнущихся ногах, будто мало мне было прочитать во всех его биографиях об этом злополучном дне. Но на следующий свой приезд намечаю (с грифом "обязательно") посещение музея Ахматовой и - еще раз- квартиры Льва. И что еще поражает меня, так это количество интересующихся. В маленькой комнатке на диванах и табуретках, дыша через раз, нас разместилось не менее 40 человек, слушающих и спрашивающих, интересующихся и исследующих. В Москве такой ажиотаж (без какой-либо рекламы и информации) кажется мне просто невозможным.
Уезжаю я рано утром, так и не попробовав питерских пышек с парным молоком, зато прикупив торт из круглосуточной кондитерской Север, несомненно, лучшей. Уезжаю без сожаления и грусти. Это были прекрасные выходные, в которых всего было в меру: и разговоров, и прогулок, и солнца, и ветра, и воды за кормой, и, что самое главное, - впечатлений.
Уезжаю довольной, как после волнительного свидания со страстными поцелуями и недомолвками, с осознанием, что обязательно вернусь (пусть даже и через несколько лет, но непременно) - за своей порцией матового света, сдержанной нежности и ретроспективной красоты.
-
-
24.09.2017 в 20:52