У дивной моей сестрицы
Сегодня вырастут крылья
Чтобы могла кружиться
С мужем в огне кадрили
И будут они как птицы
Что в ивах гнездовье свили
Еду на электричке за город, и солнце пляшет на лицах пассажиров. Еще в пятницу была морось и +6, а вот она - суббота, и вот они - летние +20. Окна перелистывают диафильмы еще серых, полупрозрачных березовых рощ и атласные ленты рек. На сердце радость и волнение, будто мне снова 15, я еду в лагерь, и в ушах такой громкий стук - не поймешь - то ли сердца, то ли колес.
+Знакомиться с новыми людьми всегда интересно и страшно. Сойдетесь ли, найдете ли общие темы для разговоров, не обидите ли друг друга невзначай? И вот дорога приводит нас через мост над рекой к неприметным воротам, спрятанным в зарослях ивняка, и всё само собой становится так, как должно. На участке 2 беседки, увешанные коврами, чай в котелке, магнитофон с кассетами Сюткина и Агузаровой, по заднему двору (хотя вернее было бы сказать - нижнему) настороженной поступью ходит коза, еще сонные и такие колоритные ребята знакомятся с нами, не называя своих имен - зачем, всё равно забудете! - жмут руки, увлекают в беседу. Катя представляет нас филологическими девами и ведьмами, и мальчик, у кого под майкой солнечный трискель, хитро щурится от света, улыбается: "Ооо, да мы подружимся!" "Даже не сомневайся", - думаю я.
И праздник Солнца разгорается, вспыхивает, словно кто-то направил через лупу солнечный зайчик в сухую прошлогоднюю траву. Люди приходят и уходят, смеются, пьют, возвращаются после купания в ледяной реке, непристойно танцуют вокруг костра с рогами на голове, играют в переводного дурака, гадают. Реальность расползается, как ветхая тряпка, ниточка за ниточкой, слово за слово. Время перестает иметь какое-либо значение, если возраст не отражается на лицах окружающих, если часы невозможно корректно сверить по часам. Глубоко за полночь меня просят рассказать свое видение всех окружающих и к концу круга я вообще не уверена, что рядом со мной действительно люди. Ближе к трем рядом материализуется хозяин этого междумирного места, хрупкий и темный, и предлагает мне целую библиотеку, словно юный мистер Норрел, и, греясь у дотлевающих углей, мы почти воскрешаем Афинского Диониса. Сплю я всего 4 с небольшим часа под распластанным небом, полным таких близких звезд, что, даже не вглядываясь, различаю Медведиц, Кассиопею и Дракона. И единственное, о чем жалею, завернувшись в спальник, что никто не греет мои ледяные руки и не показывает новых созвездий.
День Вальпургиевой ночи оказывается куда как более странным, чем день Сатурна. От него мне остается немного: знакомство с духом реки, прошлогодняя листва в волосах и ощущение сильных пальцев, сжимающих мое горло. И наверное, всего три аксиомы: страх - это мутировавшее во взрослом организме детское любопытство (пусть же всегда будет интересно, и больше никогда - страшно); безоговорочно подчиниться можно лишь медику, кто каждый рабочий день говорит смерти: "Детка, не в мою смену" (потому что как бы ни казалось со стороны, именно такой человек в силу профдеформации всё сделает правильно); возвращаясь с шабаша, садись на метлу одной из первых, прощайся горячо и оставляй всё, произошедшее на шабаше, - на шабаше.
Прошедшие два дня были слишком иррациональны, чтобы быть правдой. Но, как спросил меня хаотик, не обрывая зрительного контакта и сминая пространство, словно фантик от леденца: что же такое правда? И кажется, только сейчас я могла бы ему ответить: правда - это то, что ты знаешь, переживаешь и делаешь конкретно в данной точке пространства-времени. Потому что всё остальное просто не имеет значения.
@темы:
житейское,
обрывки ментальной скрижали,
послания в бутылке