Я.В. Солдаткиной
— Расскажи мне одну из твоих бесконечных историй! – просит Александр-младший и хватается за подол белоснежной тоги, вовремя одергивает себя, прячет руки за спину и немного отстраняется от ног учителя. Сидеть в такой позе оказывается не очень удобно, но некоторое время Александр-младший терпит и даже не ерзает. Мягкий персидский ковер, которым устлан пол беседки, и расставленные всюду мисочки с сухофруктами делают его неудобства сносными.
— Опять?! – учитель устало возводит очи горе (в данном случае – потолку беседки, увитому мясистой виноградной лозой с набухшими от сока и солнца гроздями) и надолго замолкает. Теплый ветер, несущий с Саргассова моря терпкий, соленый с горчинкой запах, развевает непослушные упругие темные кудри учителя, которого здесь и сейчас зовут Луи. У него немного картавая речь, нос в веснушках и огромные мозолистые ладони с тонкими, гибкими пальцами прирожденного виолончелиста.
Александр-младший готов поклясться, что вчера его звали Жан-Поль, он был непоколебимым атеистом и носил очки в роговой оправе, а неделю назад - Нильсом, и у него были небесно-голубые глаза и перья в пахнущих полынью волосах. Но это не так уж и важно. Луи (Жан-Поль? Нильс?...) всегда ждал его на рассвете в этой самой беседке с лэптопом (газетой, древним фолиантом со страницами из воловьей кожи, ...) на коленях, в хрустящей от чистоты и свежести белой тоге, поджав под колченогий табурет босые ступни и философски (даже немного пошло) отправляя в рот одну упругую блестящую виноградину за другой. Да и как сказать – ждал? Просто Александр-младший точно знал, что он там есть и что он непременно расскажет свою историю: сегодняшнюю безумнее вчерашней, но правдивее завтрашней. Некоторые "Луи" начинали говорить без умолку о чем-то восхитительно интересном, как только Александр-младший переходил магистраль по зебре, не дожидаясь пока он собственно войдет в беседку. Другие же – наоборот, почти до самого полудня могли молча сидеть, читать, рассматривать гладкое, как стекло, море, видневшееся из ажурных арок, потом в спешке, с явным недовольством, рассказывали какую-нибудь коротенькую побасёнку с сомнительной моралью, вставали и просто выходили в яблоневый сад, простиравшийся от порога беседки до моря. И сколько бы Александр-младший ни выбегал за ними вслед, он всегда оказывался в душном мегаполисе, пропитанном запахами озона из выхлопных труб, хот-догов с горчицей, дорогого одеколона и плавящегося от жары асфальта, в мегаполисе, построенном из бетона, металла и стекла, с подвесными мостами и дирижаблями в блеклых и далеких квадратах неба.
Александр-младший не знает, что за место эта беседка; он знает лишь, что с рассвета до полудня, если захотеть, можно ее увидеть. В ней всегда будет сидеть меняющийся только внешне учитель, по стенам будет расползаться виноград, чей сок хмельнее самого хмельного вина, а из окон-арок будет виден яблоневый сад с высокой насыщенно-зеленой травой и чуть вдалеке – море, в 96% из 100 Саргассово, влажно поблескивающее прозрачной поверхностью, прохладное, спокойное.
Кажется, беседка – это единственное окно, из которого, находясь в мире Города, можно видеть море. Но можно только смотреть на него, чувствовать запах, слышать шум и никогда не приближаться, как бы сильна ни была твоя жажда.
читать дальше- Как там пелось у Jefferson Airplane? Помнишь?
Don't you want somebody to love?
Don't you need somebody to love?
Wouldn't you love somebody to love?
You better find somebody to love.
Нет?! - и глаза учителя становятся круглыми от возмущения и удивления.
- Когда я учился в школе, - тихо отвечает Александр-младший, чувствуя как его щеки стремительно пунцовеют, - нам уже не преподавали историю и культуру Древних Веков. Это же, кажется, 18 век, да?
— Балбес! – вскрикивает Луи, будто его только что пронзили шпагой насквозь, и отвешивает Александру-младшему ощутимый подзатыльник. – Это божественные шестидесятые божественного Двадцатого. Может ты еще и Чайковского в 3 век засунешь?!
Александр-младший молчит. Раньше учитель никогда не говорил ничего про историю. Он (они?..) знай только рассказывал всякие небылицы про войны, полеты в космос, женщин. Пф... Надо же было такое выдумать – женщины?! Конечно, в мифологии всех народов они функционируют как константный элемент, но не стоит путать выдумки и то, что было на самом деле.
— Ладно, – грустно вздыхает учитель и задумчиво почесывает кончик веснушчатого носа. – Слушай сюда, малой, и запоминай. Когда-нибудь все это еще пригодится тебе. Эту историю мне рассказал старый араб в огромной чалме, расшитой настоящими золотыми нитями. Я к тому моменту был не так чтобы юн, но и не так чтобы взросл, поэтому, наверное, не поверил. Но все, о чем я тебе расскажу, было на самом деле, - я потом через много лет увидел все сам своими глазами.
Это было давным-давно, где-то между тем, как Икар просмолил свою первую пару крыльев, и тем, как в небе погасли все звезды. В столь любимые тобой "Древние Века" (омут язвительности в глазах Луи бездонен). Где-то на отшибе Вселенной неспешно крутилась вокруг своей оси маленькая голубая планета – Земля. Это вам сейчас в учебных заведениях лапшу на уши вешают, что такое название нашей планете было дано, потому что она совершенно безводна – кусок глины, незаметно упавший с Божественного стола. Нет! Раньше 3/4 Земли занимал Океан, горький, таинственный, всепоглощающий и всеобъемлющий. Океан для людей был всем. Древние греки и римляне верили, что именно в нем зародилась любовь-Венера, а древние кельты говорили, что там, где заканчивается океан, начинается смерть. Люди считали, что без воды нет жизни, – как видишь, они ошибались.
Время действия моего рассказа – 21 век (ничем не примечательный, – скажешь ты; ключевой – скажу я), годы, когда Земля встала на путь прагматизма и рационализма, приведший ее к нашему с тобой Настоящему (великому – скажешь ты; упадочному – скажу я). Тогда Океан еще межевал Землю на континенты, которые не слишком щедро делили между собой семь рас. На каждом континенте было, чаще всего, несколько стран, усыпанных, как осенняя рябина ягодами, россыпью городов, один другого меньше. Тебе, живущему на Земле, где нет даже озер, а всю поверхность покрывает один огромный Город, довольно сложно это представить, но ты постарайся. Жизнь в городах ничем особо не отличалась от жизни в Городе, разве что темп немного помедленнее был и людей поменьше. Информация уже распространялась со скоростью происшествий, карьеризм был определенно положительной чертой характера, а личного времени и пространства почти не существовало. Я долго задавался вопросом – что делает нас живыми в таких условиях, что делает нас людьми. И знаешь, к чему я пришел? Возможность чувствовать. Именно когда тебя захлестывают иррациональные неконтролируемые эмоции, ты воистину любимейшее дитя природы, венец ее творения. Без эмоций одна секунда времени неотличимо похожа на другую, как две капли воды. Но когда ты позволяешь себе чувствовать (и даже не важно – застревающее в горле колким комом горе или разрывающую на миллиарды легчайших светящихся кусочков радость), ты начинаешь видеть многоликость этой жизни, начинаешь чувствовать ее вкус. Когда есть динамика, есть и развитие. А значит, есть и будущее.
Так вот, в те самые времена жила-была одна Женщина. Она была стройна, с дерзким изломом губ, со струящимся до пят водопадом темно-каштановых волос. Мужчины обожали ее, но в глубине души побаивались – слишком уж сильным был внутренний стержень, слишком уж прямым взгляд всегда смеющихся глаз. Каждый день она ездила на работу и обратно, трясясь со всей своей восхитительностью, грацией и бесконечным космосом души в душных вагонах метро, похожих по внешнему виду на банку сгущенки. Люди в спешке и толкотне наступали на ноги, зажимали сумками и тележками, оглушали попсовой музыкой из наушников, дышали из-за плеча и всячески нарушали священное личное пространство. Но Женщина не была на них в обиде.
Когда Женщине становилось совсем уж невмоготу, она думала о море. О том, как лежала бы в подвешенном между двумя соснами гамаке, выбирала бы в горсть гранатовые зерна, чтобы потом их все сразу отправить в рот, смотрела бы, как соленые волны с белыми от пены гребнями шершаво облизывают берег, с урчанием подкатываются к самым дюнам. Женщина любила море, а море любило Женщину, постоянно посылая ей весточки и приветы: то в придорожной пыли окажется, постукивая матовым боком об асфальт, маленькая ракушка, то у метро всунут листовку, на которой крупно-крупно будет написано "Море ждет ВАС!", то утром вместо соловьиных трелей разбудит гортанная чаячья болтовня, а то и совсем уж откровенно и неожиданно посреди лекции, прямо в аудитории, запахнет горечью и йодом – ни с чем не спутаешь! Море любило вторгаться в личную жизнь Женщины, размывая границы реальности, как стены построенного из песка замка. А Женщина была и не против, раз уж все равно самой к морю все никак не удавалось выехать. Но когда однажды к остановке рядом с домом подъехал маленький видавший виды автобус с табличкой "до моря" на лобовом стекле, – это было уже слишком! Женщина фыркнула, уперлась зонтиком-тростью в пошатнувшуюся твердь тротуара и стала демонстративно разглядывать эдакое чудо. Автобус был маленький и старый (явно остался с прошлого века, – даже странно, как его еще не списали). На таком вполне могли бы совершать свои дерзкие похождения дети цветов или битники, набросав прямо на пол аляповатые подушки (или циновки), завалив багажное отделение книгами вперемешку с сигаретными блоками и заполнив пространство вокруг автобуса летящим во все стороны из раскрытых окон забористым гитарным соло. Одним своим внешним видом автобус создавал впечатление, что на его крыше каталось не одно поколение мальчишек в драных кедах и с газетными пилотками на косматых головах. А благодаря компостеру было начинено бессчетное множество хлопушек. Водителя этого транспортного средства с такого расстояния было почти не видно, – кажется, какой-то улыбчивый мужчина глубоко преклонных лет. В темно-темно-синем комбинезоне. В автобус нерешительно вошла парочка студентов, до этого горячо споривших на остановке. Они что-то спросили у водителя, тот показал, что, мол, сначала прямо, потом дважды направо, а потом все время прямо. Студенты переглянулись, пожали плечами и пошли в конец совершенно пустого салона. Двери автобуса плавно закрылись и тот, тихонько дребезжа и погромыхивая, отъехал от остановки.
Если ты думаешь, что Женщина подумала что-то вроде «Ну и чудеса» (или «Вот так новость – первый раз такое вижу», или «Что это за подозрительный автобус?!»), ты ошибаешься. Женщина просто проводила взглядом сомнительное транспортное средство и твердо решила разузнать о нем побольше.
Итак, каждое утро и каждый вечер Женщина приходила на детскую площадку, с которой отлично была видна остановка, садилась на качели, ела мороженое и терпеливо выжидала никак не менее получаса. Иногда она приходила чуть раньше, иногда – чуть позже, желая как можно больше увеличить потенциальную вероятность повстречать загадочный автобус. На самой остановке такой маршрут, конечно же, не значился, местные бабушки ничего не слышали и не видели, да и слежка не дала никаких результатов – автобус больше не появлялся.
Прошло чуть больше полугода, в город пришла промозглая зима – чрезвычайно теплая и поздняя в этом году. Остатки (хотя вернее было бы сказать – останки) нерастаявшего снега печально чавкали под ногами, вечерний воздух пах рождественским глинтвейном и мандаринами. Тогда-то загадочный автобус и объявился во второй раз. Женщина бежала на работу. Будучи по природе своей крайне пунктуальной, она не любила опаздывать. А, как известно, мерзкая погода и поздние рассветы совершенно не способствуют ранним подъемам. Автобус притормозил перед «зеброй», противно взвизгнув шинами, дверь очень плавно отползла в сторону, выпустив из салона клубы тепла и запаха свежей хвои. «Подбросить?» – участливо спросил водитель. «Нет, спасибо, мне здесь совсем рядом» – смутилась Женщина и только тут сообразила, что это же тот самый автобус. Сам нашел ее, когда она уже и думать о нем забыла! «А что, правда до моря довезете?» – хитро прищурившись, спросила она, разглядывая дедушку-водителя. У него были очень ясные глаза и очень глубокие морщины в уголках губ – такие бывают только у тех, кто много-много смеется. «Правда довезу», – улыбнулся своими морщинками водитель, а вместе с ними – губами, глазами и, кажется, даже всей своей позой. Женщина рассмеялась, прикрыв рот узкими ладонями, и со словами «спасибо, спасибо вам огромное» опрометью бросилась на работу. С тех самых пор автобус она больше не искала, да и чайки перестали будить по утрам, а около метро вместо рекламы начали раздавать газеты. Жизнь у женщины стала еще лучше, чему она не переставала радоваться и удивляться. Она воспитала и вырастила двух замечательных сыновей-близнецов, внуков, озорных, вечно разбегающихся в рассыпную, словно горошинки, правнуков, съездила с мужем в кругосветное путешествие (и, по секрету скажу, не один раз), горячо целовала в губы всех своих друзей, верности и любви которых можно было бы слагать оды, написала три романа, ставшие мировыми бестселлерами, да и вообще — нашла свое место в мире.
И вот однажды, когда Женщине было уже очень много лет, а все ее правнуки повырастали и обзавелись собственными семьями, она прогуливалась вместе со своим усатым (как гусар или пиратский капитан) мужем по липовой аллее. Из-за угла сталинской высотки вынырнул маленький старый автобус с желтыми выгоревшими боками и, флегматично попыхивая выхлопной трубой, неспешно покатил к Проспекту. «Бежим!» – прошептала Женщина, крепко-крепко схватила своего мужа за руку, и они, словно семнадцатилетние студенты, побежали за автобусом. Юные их сердца чуть не выскакивали из грудных клеток от восторга и страха опоздать. Автобус притормозил, дверь плавно отползла в сторону, Женщина и ее Мужчина, перепрыгивая через ступеньку, влетели в пронизанный солнечным светом и запахом первых яблок пустой салон.
Водитель добродушно хохотнул, лихо выкрутил баранку, уводя маленький автобус в глубокий вираж, и обернувшись, бросил через плечо:
«Вам до конечной? Ну и отлично!.. Тогда устраивайтесь поудобнее, скоро приедем – здесь до моря не очень далеко. Вот только по дороге захватим еще пару человек, вы же не против?»
***
После того, как ушел Луи, Александр-младший начинает всё реже приходить в беседку. Он жаждет ее всё так же страстно, но еще с другой стороны эстакады увидев, что на колченогом табурете восседает кто-то другой, не Луи с его хрипловатой картавостью речи и миллиардами веснушек, Александр-младший разворачивается, крепко зажмурившись, и идет параллельно шумной трассе, забрав длинные волосы в высокий хвост и небрежно шаркая по плавящемуся асфальту ботинками. Так он блуждает до самого полудня, не оборачиваясь и не поднимая глаз. Поначалу Александр-младший приходил в беседку и первым делом спрашивал у учителя: «Вы знали Луи? Расскажите мне про автобус, везущий к морю еще что-нибудь!» Но учитель (учителя?..) только щурился на солнце, вдыхал полной грудью соленый йодистый запах и ничего не отвечал. Потом он начинал историю, захватывающую и яркую, но ни одна из них не была об автобусе, маленьком, дребезжащем и старом, с выцветшей табличкой на лобовом стекле.
Через некоторое время Александр-младший теряет всякий интерес, аппетит и покой. Он никак не может понять, почему, если беседка и автобус как-то связаны с морем, одно он может вызвать стремлением мысли, а другое нет?! Это кажется ему вопиющей несправедливостью, ловушкой, каверзным заговором. Чтобы как-то унять свою депрессивную прокрастинацию, он записывается в библиотеку, начинает ходить по музеям и ночует в архивах, погружаясь в историю Древних Веков с головой. Он ездит из одного конца Города в другой, встречается с антикварами и мифологами, скупая терабайты музыки, книг, живописи. Он учится водить автобус и петь. И очень, очень много читает.
И вот, спустя не один десяток лет, возвращаясь пешком от архива домой вдоль эстакады, в шуме и визге сверхскоростных автомобилей Александр-младший различает жестяное поскрипывание и дребезжание, едва слышимое, но явственно приближающееся. Он весь напрягается и ускоряет шаг. Через несколько бесконечно длинных, мучительных минут архаичное средство передвижения притормаживает и смеющийся хрипловато-картавый голос спрашивает:
- Эй, тебя подвезти?
У Александра-младшего всё холодеет внутри, в горле пересыхает, в ушах звенит кровь. И больше всего на свете он боится поднять глаза.
***
Клод выпрямляется, выдыхает и шумно отсербывает из пиалы горячий солоноватый чай. Солнце в зените.
Учителя (Клод это твердо знает) зовут Александр-младший, у него подведенные углем и ежевичным соком глаза, седые волосы заплетены в дреды, на смуглых запястьях с выразительно очерченными косточками небрежно болтаются браслеты из кожи, ракушек и деревянных бусин. Он поднимается с колченогого табурета немного заторможено, оглаживает Клода по голове.
—Верь мне, мальчик, – улыбается Александр-младший одними глазами. – С этого началась моя история, начнется и твоя. Беседка — часть Города, одна из многих. Она статична и совершенна. Но, находясь в ней, ты никогда не достигнешь своей мечты и уж тем более — моря. Я не имею права тебе этого говорить, но если хочешь к чему-то прийти — выходи на дорогу и ничего не бойся.
Александр-младший докуривает самокрутку, срывает небольшую кисть винограда, свисающую прямо над аркой и пружинистым шагом выходит в ведущий к морю яблоневый сад, отправляя в ухмыляющийся рот одну сочную виноградину за другой.
Клод выбегает за ним, но беседка (вместе с морем, зеленой травой и учителем в белой тоге) исчезает, будто и не было, замыкая Клода в бетонную клетку центрального квартала.
***
Эту историю я слышала несколько лет назад от одного мальчика с очень взрослыми глазами. Она долго не выходила у меня из головы, но спустя некоторое время я «переболела» ей, и она погрузилась в недра моего подсознания, попутно растеряв множество деталей и реплик. Но вчера я увидела маленький старый желтый автобус, с дребезжанием кативший по бездорожью пустыря. Из распахнутых его окон навстречу маю неслись песни под гитару, а к боковым зеркалам были привязаны ленты и лоскуты. Я не знаю, был ли это тот самый автобус, или может быть какой-то другой, но теперь я, совершенно неотвратимо, как прежде Клод, а до него – Александр-младший, Луи, старый араб и, в конце концов, сама Женщина, чувствую вселенскую необходимость разгадать эту тайну. Я знаю, что слышала и что видела – мои глаза и уши никогда не врут мне.
Поэтому единственное, что остается добавить в конце: «Через несколько недель наступает лето – пора авантюр, приключений и чудес. Если вдруг увидите старый маленький автобус с выгоревшей табличкой «до моря» на лобовом стекле, не раздумывая, бегите за ним во след. Море — это душа Земли. Так давайте впустим в себя хоть немного безрассудства, отринем притяжение городов и встретимся на зацелованной солеными волнами убегающей в бесконечность береговой линии!».
-
-
10.05.2014 в 00:42я сейчас трепещу как свечка на ветру и смеюсь почище той девчонки с первого курса, которой когда-то была
невозможно сочное, невозможно прекрасное, светлое и лёгкое, переливающееся и загадочное, с большой надеждой и большим теплом внутри
это - прости уж мне - гениально!
у меня вряд ли найдутся правильные слова, но рассказ бесконечно светел и бесконечно прекрасен, и я рада, что наконец-то добралась до него, что прочитала целиком, что отдохнула душой и увидела старую тебя - такую же искреннюю, такую же светлую, такую же настоящую в своём стремлении к чудесам и дорогам, до-ро-гам!
спасибо тебе большое-большое
я так счастлива, что прочитала это
-
-
11.05.2014 в 22:54Надеюсь, Я.В. тоже придется по вкусу))
В какой-то момент я просто поняла, что если уж это подарок на день рождения, тем более такому прекрасному и дивному человеку, - вынь да положь, а сказка должна быть светлой и хорошей. И непременно с правильным, хотя и неоднозначным финалом.
По ходу написания я так увлеклась линией Луи / Александр-младший, что даже пару совсем нескромных кусочков пришлось выкинуть))) негоже учителю слеш подсовывать. Она была бы, скорее всего, не против, но я ж со стыда сгорела бы)) Теперь эти двое меня преследуют! и мое больное, пошлое воображение/ ну да не суть))
Да, я с тобой согласна. Оно получилось довольно удачным. Много света, легкой тайны и мечты. Не знаю, правда, насколько много там "старой" меня - мне, кажется, все витиеватости сюжета и страхи - как раз новые))
В любом случае, я очень, очень-очень рада, что оно тебе понравилось, мой самый главный критик и цензор.
=)