Ждать у моря погоды
Томас работал допоздна и выходил из лавки глубоко за полночь. Ему принадлежал маленький магазинчик всяких мелочей, расположившийся в самом конце набережной. Когда Томасу говорили «Ну, что же ты? Никто ведь не заходит за шурупами и разноцветными поплавками после семи. Ты просто тратишь время», он только отмахивался: «Мои часы, - на что хочу, на то и трачу».
Как сам Томас объяснял всё это, он просто любил ждать у моря погоды. Любил, когда в распахнутое окно лавки влетал просоленный ветер, приносящий песчинки, цветки абрикосовых деревьев да обрывки чужих мыслей и фраз. По набережной всегда гуляло много народу, все любили поболтать, поесть мороженого, потанцевать на шершавых досках, выводя то степ, до сальсу; люди много курили, пили вино, спрятанное в бумажные пакеты из-под свежей выпечки, смеялись.
Однажды Томас был вынужден уехать к матушке на полгода и проработать всё это время в городском часовом магазине. Шесть месяцев показались ему длиннее и мучительнее трех лет. И дело было не в часах, не в семейных проблемах и не в малознакомом месте, а в людях. Городские жители оказались гораздо более угрожающимим и сложными, нежели прибрежные люди, они были импульсивнее, болезненно нежизнерадостны, суетливы, хамоваты и даже как-то скучны. В них не было той раскованности, той пестроты и отзывчивости, которые переполняли жителей портов и прибрежных деревушек .
«Страшные люди, - туристы», - думал Томас, натирая промасленной тряпкой часовые механизмы и выглядывая сквозь куст незабудок в окно. - «Они же горожане, ничуть не менее суетливые и странные, чем их оседлые соотечественники. Но всё же не такие. Возможно, наличие саквояжей и спортивных тапочек добавляет им мозгов и души».
Томас любил вслушиваться в то, что болтают на пристани.
Позавчера был на рыбалке, знаешь, кого поймал?
Вздор! У тебя руки не из того места растут!..
Ах оставьте, не надо! Почему же вы остановились?!
Глаза такие выразительные, тёмно-васильковые...
И говорит мне — 4.20, пожалуйста. А я ей - …
А! Ранен! Подбит в сердце и левую лодыжку!..
Вот и верь после этого, что сирен не существует.
Каждую фразу Томас мог домыслить в самостоятельный, целостный рассказ, придумать, увидеть нечто увлекательное и почти невозможное. Но составлять из услышанного, как из кусочков мозаики, одну общую картину ему нравилось куда больше.
«Море уникально», - думал Томас. - «Это именно оно делает всё вокруг таким интересным. Залюбленный волнами бриз сдувает газеты со столов, фотографии из бумажников, поднимает юбки, уносит воздушные поцелуи, - заставляет людей включаться в игру и отходить от правил. Море — огромный синий форс-мажор. Никогда не знаешь точно, что тебя здесь ждет. Может, ты найдешь любовь всей своей жизни, может, утопишь золотые прапрадедушкины часы. А может, и то, и другое одновременно.»
По выходным Томас доставал из моря огромные ракушки рапанов и клеил из них всяких смешных зверушек, дорисовывая им акрилом глаза и усы. А потом даром отдавал ребятне, с визгом носящейся по берегу. Иногда, конечно, выменивал на леденцы и мороженое, но это не считается.
В такие моменты Томас чувствовал себя совершенно, абсолютно счастливым. Он знал, что морская вода течет по его жилам, и с этим уже ничего не поделаешь. Остается принять, как должное, и наслаждаться, дожидаясь у моря погоды. А она никогда не заставляет себя ждать слишком долго.