- Мне кажется, я пропадаю, - негромко говорит Роман, сворачивая из разноцветного рекламного буклета бумажный самолетик. Он мастерит их уже не первый месяц, каждый день, пока идет из метро к офису и обратно, поэтому руки точно помнят все движения,- даже не приходится смотреть. Всё доведено до автоматизма.
Наушник телефона мерно посвистывает и щелкает.
- Да, знаю-знаю, взрослая жизнь, деньги, карьера, стабильность, знаю. Но не поверишь, насколько это скучно...
Отец и не верит. Как может быть скучно то, благодаря чему ты живешь?..
- Знаешь, па, - продолжает Роман, натягивая перчатки. Пущенный им в небо грязно-розовый самолетик с зубастой улыбкой на крыле делает две мертвые петли и в мастерском пике устремляется в благовонные недра мусорки. - Я решил летом на пару недель съездить волонтером в Испанию. Не знаю, что дадут. Надеюсь, разрешат реставрировать мельницу 18 века. Или еще что-нибудь в этом духе.
Наушник начинает пощелкивать еще более истерично.
- Ладно, потом поговорим, мне пора, - обрывает Роман поток отцовского негодования и через пару секунд нажимает "отбой". До работы еще минут 10 пешего хода, но раз уж выдалось такое хорошее утро, коротать его бессмысленными и изрядно болезненными разговорами - последнее дело. Черт его дернул дать слабину перед отцом! Просто надо будет уволиться, найти другую работу, потом уволиться и с нее, опять куда-нибудь устроиться и только после этого может что и рассказать. Отец слишком много балаболит и слишком мало чего одобряет.
Сталинские дома с парадными подъездами и лепниной залиты по-весеннему ярким солнцем. Желтый песчаник кажется очень приветливым, и создается впечатление, что улицы улыбаются тебе, подмигивая распахнутыми окнами десятиэтажек. Роман отлично помнит, как впервые вышел из метро Алексеевская, снаружи чем-то напоминающего римский амфитеатр, и устремился на первое в своей жизни серьезное собеседование. Это было начало душного августа, одиннадцать пополудни. Путаясь в узких переулках, кружа по похожим, словно семечки подсолнуха, дворикам, срезая и петляя, проходя сквозь здания и упираясь в тупики, нарушая правила пешеходного движения и беззастенчиво глазея по сторонам, он успел, добежал, нашел. Тот путь, что сейчас он проходит за 20 минут даже в самый морозный день, тогда он одолел в два раза быстрее, умудрившись поначалу пойти не в ту сторону, заблудившись в рыночных закоулках и вломившись через проходную, как выяснилось, соседнего здания. А потом, уже вечером, после первого, из череды многих, рабочего дня он думал, как же всё удивительно устроено на свете. Его восхищал неспешный полет голубей на фоне расчерченного проводами неба, улыбчивость старенькой продавщицы мороженого в палатке на углу Проспекта Мира и Маломосковской, первые желтые листья, похожие на затертые до блеска золотые монетки, и то упоительно-сладкое чувство внутри него самого от осознания собственной важности, нужности и таковости. Он - молодец. Он - всё сделал правильно, так, как надо.
- Когда все начало приедаться? - думал Роман, срезая через сквер. Из крошечного ресторана, визуально напоминающего скорее провинциальный кафетерий, отвратительно пахло пережареной рыбой. - Все мы немного сумасшедшие в своей тяге к постоянному разнообразию, к бесконечной попытке хоть чем-то себя занять. Вот взять хотя бы меня. Вроде не глупый, вроде не ленивый, живу в городе-миллионнике, где возможностей и вариантов больше, чем людей. И всё жалуюсь, ною, что ничего не происходит. У меня открытая мультивиза, но я недоволен, что евро слишком поднялось, я ничем не занимаюсь после работы, но считаю, что чудовищно устаю, и мне не хватает времени, я мог бы пригласить девушку на выставку Дали, но говорю, что не хочу тщетно тратить нервы. Самое страшное во всей этой ситуации, - и он пинает пустую жестяную банку из-под шипучки; та с грохотом прыгает по тротуару и, упав с бордюра, немного покрутившись на месте, замолкает, - самое страшное, что нам безумно одиноко и скучно, но мы продолжаем врать и лукавить самим себе, только чтобы облегчить собственную жизнь. Конечно, гораздо проще негодовать на работу, замечая в ней одни сплошные минусы, чем сделать над собой усилие и найти что-то хорошее, что-то мотивирующее, и довести дело со всей прилежностью до конца. Конечно, гораздо проще шипеть, что тебя никто не любит, ты устал от этих паскудных отношений и не готов к новым разочарованиям, чем поверить людям и постараться услышать и полюбить кого-то помимо себя. Или еще хуже: мы бегаем по музеям и на кинопоказы, развлекаемся на вечеринках, строим отношения, путешествуем, набивая Инстаграм сотнями фотографий, а Твиттер - тысячами предложений, читаем топовые книги и посещаем уникальные лекции и семинары. Но не потому, что нам этого хочется, а потому, что чуть позже, на работе ли, в круг приятелей, в, прастигоспади, Интернете мы сможем похвастать, что были там-то и там-то, видели тех-то, знаем то-то. А потом все сначала, чтобы при следующей встрече было, что рассказать о своей бурной, интересной жизни. Это неправильно. Всё должно приносить удовольствие. Все вокруг должно питать и насыщать, подзаряжая вставленные в одно место батарейки, чтобы заряда хватило не на день и не на два, а на целую жизнь. И как мы обновляем плей-лист, чтобы тот не надоедал, так же надо обновлять все душевные рецепторы.
Впереди уже показалась автозаправка, а значит идти осталось минуты три, три с половиной. Экскаватор разрушает куцые трехэтажки, зимой и летом светившиеся заклеенными щербатыми окнами, поднимая желтую пыль и стирая с лица Земли этих горбатых пришельцев из Междумирья, хранивших так много секретов и навевавших сосущее чувство замкнутости в собственной крошечной необычной Вселенной, куда тебе входа не было и нет. Железная баба вламывается в верхние этажи, как в прогнившие кости ребер. И Роману кажется, что это не дома ломают, а что ударами под дых из района выбивают остатки чего-то чудаковатого и от того немного волшебного. Через год, может быть два на месте этих руин и выкорчеванных тополей появятся новенькие высотные домики, забитые магазинами, офисами и парикмахерскими. Неотличимые один от другого. Он зажмуривается, считая до трех, открывает глаза, ускоряет шаг. По обе стороны Маломосковской - кирпичные дома, разукрашенные синими тенями деревьев. На небе облака, словно колечки вишневого дыма.
- Прежде всего, каждое утро нужно начинать с улыбки. Это ведь такое счастье, что ты проснулся, ты дышишь, что у тебя ничего не болит, что у тебя есть шанс пойти и прожить эти 24 часа, сделав много всего хорошего. Во-вторых, нужно не зацикливаться на негативе, быть полой трубой, войдя в которую, резкий звук умирает так и не долетев до выхода. Подобное порождает подобное. Пришел человек к тебе, у него что-то не задалось, а ты ему улыбаешься, помогаешь и относишься с понимаем. И он улыбается тебе, и вам обоим хорошо. А если и нет, - ничего страшного, ты же полая дубовая труба, шероховатая и теплая, помнишь? И в-третьих (и пожалуй, в основных), нужно не бояться. Не бояться показаться нелепым, не бояться быть искренним и делать то, что по-настоящему хочется. По дороге мне уже больше года встречается женщина с ярко-рыжими волосами, каждый из нас торопится на работу, но завидев ее разноцветный шарф и плисовое пальто, такое особенно весеннее в эти весенние дни, я всегда здороваюсь и желаю ей доброго утра, она улыбается мне в ответ и легонько кивает. И если я не встречаю ее по дороге несколько дней к ряду, я даже ощущаю некое беспокойство, будто знаю ее и переживаю, что что-то могло случиться. А в понедельник вот, например, поднимаясь по эскалатору, я проходил мимо высокого парня с ёжиком зеленых волос и татуировкой змея, ползущего откуда-то со спины по шее за ухо. На плече парня висел колчан со стрелами, а в руке был охотничий лук. Поравнявшись с ним, я сказал: "Доброй охоты, Каа!", а парень улыбнулся неожиданно серьезно: "Доброй охоты всем нам!.." Из таких вот мелочей, как из осколков разноцветного битого стекла, можно сделать довольно симпатичный витраж будней, пропускающий свет пятнистыми солнечными зайчиками. Это несложно. Нужно просто захотеть этого. По-настоящему захотеть.