Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Когда человеку лежать на одном боку неудобно, он перевертывается на другой. А когда ему жить неудобно, - он только жалуется. А ты сделай усилие - перевернись. М. Горький
Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Серсея выхватывает пузырек с мутной жидкостью из скрученных дрожащих пальцев мейстера Пицеля. Кажется, он все еще сомневается в правильности сделанного поступка, но это уже не важно. Пусть думает себе все, что хочет. Уж лучше она сама отравит собственных детей, чем позволит после падения замка узколобым безродным мужланам ставить их на колени, драть залитыми кровью руками мягкие золотистые локоны на затылке, гнусно гогоча, бить по лицу и сдирать придворную одежду. Да, будет немного сушить в горле, сердце ускорит темп, но потом, за роем черных мушек и слабостью придет ощущение полета, мягкий свет и те самые яркие картины, которые только могут предстать перед взором маленького мальчика. Маленького златокудрого принца. Разве не так поступила бы каждая любящая мать?! Дети многого не понимают. У них слишком мало храбрости и слишком много безрассудства. На то они и дети. Им одинаково сладко играть в оловянных солдатиков и командовать со стены своими офицерами - нет ведь никакой разницы, ведь эти опрокинутые соломенные колесницы, эти бездвижные человечки, распластавшиеся под стеной в нелепых позах, - это ведь все понарошку.. Отсветы факелов не отличимы от блика свечей, искры дикого огня - от фейерверков, кровь неотличима от вина, несогласие - от предательства, лесть - от любви. Но какими бы жестокими ни были дети, они всегда доверчивы. Правда, мой маленький Томмен?
Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
(9) Плутон.
Для гениев-асексуалов, холодных и сверхциничных Мы можем отдать без жалости далекий седой Плутон. Пусть там себе заседают, вкушают пирог коричный И пьют неразбавленный виски, без слабостей и препон.
Газеты, нюансы, встречи, немного ехидных взглядов, Чуть-чуть нецензурных жестов, патетика, прямота. Они как всегда прекрасны, хотя и гады из гадов, На льдистом чудном Плутоне им всем есть свои места.
Возьмите свой черный зонтик, о мой несравненный Майкрофт, Вам здесь нестерпимо скучно, а значит пора в полет. Плутонцы не знают слабости, натянутой, словно лайкра, Чувствительности и ласки, которая подведет.
В стеклянных пустых высотках, на выцветших магистралях Есть место хмельной свободе потерянных эгоистов. Ослабьте свой галстук, Майкрофт, для полного тьмы мистраля, Пустите на самолеты свои деловые письма!
Порой надо сдаться страсти, немного свихнуться, сбрендить, Влюбиться в героя фильма, включить на всю громкость джаз...
На карликовой планете цинично все хлещут бренди, Поводят надменно бровью и не понимают нас.
Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Опять снятся заброшенные города, шуршащий в высоком сухостое ветер и большие пушистые облака. В моих снах птицы летят на Восток, туда, где всходит солнце. Потому что Запад уже много веков мертв, как сказал мне однажды желтоглазый человек. А я все равно хочу попасть на Запад. Там осталось что-то важное, что-то нужное, без чего и не живут вовсе. Наверное, сердце... На пустынных перекрестках много битого стекла и бумажных пакетов. Меня удивляет, что нет пластика, но желтоглазый человек говорит, что люди боялись умереть от экологической катастрофы, боялись, что их затопит или закончится кислород. Но они не думали, что им просто придется уйти. Куда? - спрашиваю я, но он только неопределенно улыбается. В моих снах все очень реально и красиво. Это особенная неповторимая красота умирания, красота тлена. Молодая трава пробивается сквозь потрескавшийся асфальт, в битых окнах отражается утреннее солнце и расплескивается по дороге маленькими солнечными зайчиками, сгорбленные фонари поют на ветру, а из балконов тянут к небу свои бледные ветви яблони. Я иду так долго и думаю так о многом, что перестаю различать дорогу, я падаю на остывающие камни, царапая колени и ладони в кровь и просыпаюсь от тупой саднящей боли.
Мне кажется, я должна научиться делать что-то в этом мире, чтобы в том все таки прийти на Запад.
Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Творение, пошатываясь, стоит на коленях, правой рукой опершись на снег. Прохудившееся рубище не защищает от пронизывающего ветра, но шершавая кожа не ощущает ничего, кроме едва заметного покалывания. Покрытое рубцами и швами лицо искажается в болезненной гримасе: - Не вздумай умирать... Слышишь меня?! Не вздумай... - голос его становится хриплым и низким, - умирать. Ты ведь так и не рассказал мне, что это такое. Ты не научил меня. Да и смогу ли я вообще когда-нибудь умереть?! Мастер! Виктор приоткрывает глаза, и Творение с гулом выдыхает. Сложно понять, что это - стон ненависти или вздох облегчения. Глаза в глаза. - Небесные боги! - звуки клокочут в глотке Творения, проникая в усталое сознание горечью. - Как же я ненавижу тебя! Так и схватил бы тебя за твою аррристократическую тонкую шейку, сжал бы посильнее пальцы... Скрежет зубов на секунду перекрывает вой ветра. - Ненавижу тебя! Ненавижу!!! Всем своим маленьким мертвым заштопанным сердцем! Человек, который не держит слова! Человек, который не знает любви! Творение зажимает в пламенных изрезанных ладонях снег. Виктор обессиленно закрывает глаза и закидывает голову так, что бы до незащищенной шеи легко было достать. Он не будет сопротивляться.
Пару минут Виктор не слышит ничего, кроме тоскливого завывания вьюги. И внезапно горячие сухие губы касаются его виска. На несколько мгновений, но кажется, гораздо дольше. А потом - только хруст удаляющихся шагов босых ступней по свежему ломкому снегу.
Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Локи засыпает, окруженный десятком свежесотворенных копий, которые негромко обсуждают планы захвата Вселенной и спорят друг с другом. Он слишком устал, чтобы слушать чьи-то советы. Даже свои собственные. Проваливаясь в неглубокий сон, Локи видит чистое голубое сентябрьское небо, глубокие озера, по берегам заросшие черникой, молодую, пробивающуюся через проталины первую травку, - как видеоряд, как несвязные диапозитивы. И серьезные глаза Тора, внимательно следящие за каждым жестом и движением. Локи хмурится, и между бровями пролегает глубокая морщинка. Он видит старика, достающего из прохудившихся сетей блестящего чешуей лосося, видит огромного серого коня с вьющейся кольцами гривой, который может принадлежать разве что могучему ётуну, видит танцующих брачный танец двух блестящих зеленых змеек, чьи ореховые глаза полны любви и преданности, не доступной ни одному смертному. Видит огромные мозолистые руки, сжимающиеся на Мьёльнире. Узнаешь из сотни тысяч... Локи горячечно мечется, все его тело бьет крупная дрожь. Он видит далекие всполохи зарниц и чувствует запах прибитой пыли, запах надвигающейся грозы. Фригг бережно накрывает его плащом и проводит прохладной ладонью по щеке юного бога, и тот замирает, вытягивается. Копии стыдливо забиваются в дальний угол, похожие на нашкодивших котят, и бесследно растворяются. Краем сознания Локи видит огромную толпу прекрасных полуобнаженных девушек, смеющихся на разных языках и машущих ему руками. Он безмятежно улыбается в ответ, и ощущение нежности и восторга переполняет его. Когда-то, очень давно, он смотрел с таким же чувством только на одного. На своего старшего брата. Что бы ни говорил Всеотец, но да, - на своего брата. И с этими мыслями лукавый бог проваливается в густую и уютную темноту.
Льется путь по хребтам одичавших гор, по сухим ковылям да по перьям седым
Созвездие Гончих Псов
На безоблачном небе созвездие Гончих Псов, Воздух пахнет знамениями и мартом. Разложи ворожея свои расписные карты, Расскажи все, что боги тебе говорят без слов.
Волопас настигает Медведицу, бьет кнутом, Кровь струится по холке и капает в Млечный Путь. Позови своих демонов моря и не забудь Прах полыни развеять, и зверобой, за бортом.
Нам дорога туда, где заканчивается горизонт. Но не смейся, колдунья! Господь не позволит пропасть. "Сердце Карла" сияет. И мчится драккарова пасть Через ночи и бури на странствия призрачный зов.